Путешествия Екатерины II отражают проблему конфессиональной терпимости как фактора формирования имперской политики, как элемента скрепления империи. В ходе поездок по стране взор императрицы был обращен на те вероисповедания, которые в царствование Елизаветы Петровны испытали гонения, притеснения и преследования. Среди них обращает на себя внимание старообрядческое население империи.

Во взглядах Екатерины относительно религиозных конфессий, безусловно, отразилась идеология Просвещения: политику веротерпимости, религиозной толерантности разделяли и другие европейские просвещенные монархи: Фридрих II – король в Пруссии и Иосиф II – в империи Габсбургов1. Екатерина выразила свое отношение к этой проблеме в «Наказе» – инструкции депутатам Уложенной комиссии, где подчеркнула необходимость «благоразумной» религиозной толерантности в интересах общественной безопасности многонациональной империи. В статье 494 «Наказа» отмечается: «В толь великом государстве, распространяющем свое владение над толь многими разными народами, весьма бы вредный для спокойства и безопасности своих граждан был порок – запрещение или недозволение их различных вер. И нет подлинно иного средства, кроме разумного иных законов дозволения, православною нашею верою и политикою не отвергаемого, которым бы можно всех заблудших овец паки привести к истинному верных стаду. Гонение человеческие умы раздражает, а дозволение верить по своему закону умягчает и самые жестоковыйные сердца» 2. Толерантность была знамением времени. Эта политика во многом была обусловлена утилитарными целями государства, прагматическими соображениями правителей. В этом смысле Екатерина не была исключением. Она понимала, что сторонники раскола составляют значительную часть населения, а, следовательно, необходимо сотрудничать и с этой частью населения империи. Раскольники, в том числе и живущие за рубежом, могли, например, с успехом участвовать в колонизации российской империи.

Эта мысль не ей первой пришла в голову.Как известно, указом Петра III от 29 января 1762 г. старообрядцам, бежавшим за границу, разрешалось возвращаться в Россию «без всякой боязни и страха» – «живут же в ней магометане и идолопоклонники» 3. Указ предписывал, чтобы «им в содержании закона по обыкновению и по старопечатным книгам ни от кого возбранения не было». 1 февраля 1762 г. последовал указ о прекращении всех следственных и судебных дел о старообрядцах, «и содержащихся под караулом тотчас в домы отпустить и вновь никого не забирать» 4. Все вышеозначенные указы были скреплены манифестом 28 февраля 1762 г., в котором бежавшим за рубеж «великороссийским и малороссийским разного звания людям, также раскольникам, купцам, помещичьим крестьянам, дворовым людям и воинским дезертирам» разрешалось возвращаться до 1 января 1763 г. без всяких опасений 5.

Екатерина продолжила политику Петра III по отношению к раскольникам. Она подтвердила эти указы и даже предоставила старообрядцам ряд новых уступок. Местным властям было предписано, чтобы вышедшим из-за рубежа староверам они оказывали покровительство, защищали их и не «чинили принуждения в ношении их платья и бритья бороды». В 1762 г. старообрядцам, вышедшим из Польши, она разрешила поселиться в

Саратовском Заволжье по р. Иргиз, где им было отведено 70 тыс.десятин земли. В 1763 г. была упразднена Раскольническая контора, учрежденная в 1725 г. для сбора двойной подушной подати с раскольников и налога с бород. В 1764 г. от двойной подушной подати освобождались те раскольники, которые не отказывались от принятия «таинств церковных от православных священников»6. Указом от 16 октября 1764 г. разрешалось выходцев из Польши, раскольников, принимать и записывать в купечество «по выбору достойных и зажиточных людей»7. В декабре этого же года вышел указ о позволении раскольникам выходить и селиться в России на местах, означенных в прилагаемом реестре 8.

Политика Екатерины в отношении раскольников имела «свои плоды»: как будет показано ниже на примере Нижегородской губернии, число их начнет увеличиваться. Это не могло не обеспокоить правительство. Заявленная Екатериной религиозная терпимость вовсе не означала полного попустительства старообрядческому населению. Православие продолжало являться фундаментом российской государственности. Власть начинает собирать сведения относительно их деятельности и активности. Одним из источников информации о них является переписка с губернаторами. Как видно из рапорта казанского губернатора А.Н. Квашнина-Самарина Екатерине II, он получил именной указ от 30 июля 1765 г. В нем императрица повелела подробно разведать «о раскольнических богомерзких и добронравию противных мерзостях …и нет ли от них соблазнов». Если же найдется что-нибудь «подобное сему», то, «не входя ни в какие следствия», губернатор должен был сделать представление Ее Императорскому Величеству 9. Для выполнения указа Квашнин послал разведать в среду старообрядцев «надежных» людей. Последние под видом желающих вступить в их «закон» должны были вызвать на разговор предводителей раскольников, что им и удалось. Посланные Квашниным люди убедились, что старообрядцы не знают точно, в чем их «закон» заключается: те ничего иного не сказали, как только ставили «вверх в кресте сложения трех перстов». Помимо этого они порочили церковные обряды, хождение в церкви с дарами против солнца, которое следовало производить, по их мнению, «по солнцу». При этом раскольники аппелировали к книгам патриарха Иосифа и опровергали книги, исправленные патриархом Никоном10.

Никаких речей или дел, носящих антигосударственный характер, в этой ситуации Квашнин не увидел. Поэтому он докладывает государыне, что «противных дел между ими не слышно». Впрочем, губернатор обещал «употребить все свои силы к изысканию подобных дел, пока не найдет в них самой справедливости»11.

Важное значение в формировании политики по отношению к раскольникам сыграло предпринятое Екатериной путешествие по Волге в 1767 г. Поездка российской государыни по Волге высветила незащищенность положения раскольников, которое она все же желала отрегулировать и в определенной мере улучшить, понимая, что и эта большая часть населения могла участвовать в созидательных усилиях империи. В этом 1767 году становятся известными факты грубого, невежественного отношения православного духовенства к раскольникам.

В июне 1767 г. московская духовная консистория доносила правительствующему Синоду о причиняемых священниками обид раскольникам Тверской, Ямской слободы. Так 12 мая 1767 г., в консисторию карабинером Филатом Козминым с «товарищи» был приведен дьячок церкви великомученицы Екатерины села Покровского Козьма Васильев. Козмин дал показания о том, что К. Васильев со священником той же церкви Иоанном Васильевым пришел со «святой водой» в дом записного

раскольника Еремея Тарасова. Хождение со святой водой в храмовые праздники было довольно типичным для приходского духовенства, которое пыталось тем самым увеличить доходы прихода. Тарасов, сам не посещая церковь, все же дал им 10 копеек, поскольку двор «состоит в том приходе». Этих денег показалось мало служителям культа и, не удовлетворясь ими, они с «великим азартом» стали требовать еще. Причем представители церковного причта вели себя крайне неподобающе: не получив денег более, чем 10 копеек, они избили живших в том доме крестьянских «женок» Февронью Иванову и Федосью Иванову 12.

«Боевые знаки», полученные женщинами, оказались красноречивыми: у Февронии левая нога в колене «весма спухла», у Федосьи же был подбит левый глаз. Последняя впоследствии от побоев слегла. На крик женщин и прибежал вышеозначенный карабинер, который и стал разнимать дерущихся священнослужителей. Дьячок был представлен в часть, а священник Васильев был отпущен. В поданном Еремеем Тарасовым в консисторию прошении отмечалось, что священник бил жену его Федосью Иванову «животворящим крестом господним» за то, что не дал более 10 копеек. Глава семьи просил, чтобы с ними поступили « зато по законам». Священник и дьяк были взяты в консисторию 13.

Данный факт был не единственным. Вымогательство денег со стороны ряда священников Тверской ямской слободы было явлением систематическим. Причем священники не делали различий: приходили бесчинствовать не только в крестьянские дома, но и в более состоятельные – купеческие. Так, 23 мая 1767 г. в консисторию было подано доношение, подписанное московскими купцами первой гильдии Григорием Заплатиным, купцом второй гильдии Ильей Васильевым и др. на священников Василия Федорова, Василия Иванова и диакона Кирилу Иванова церкви Василия Неокесарийского Тверской ямской слободы. В нем говорилось о приходе в декабре 1766 г. после вечерни «гораздо поздо» священника Федорова ко двору Заплатина, «сказывая, якобы со крестом, и ломясь на дворе силою». Купец также сообщал и другой факт, «о битии и брани» его приказчика московского купца Ильи Васильева во время его отлучки (Заплатина) в Санкт-Петербург14.

Помимо купцов, доношение было подписано и крестьянами. Там же они живописали об озорстве и хулиганствах священников:

Об избиении и брани священником Федоровым крестьянина Андрея Евдокимова. О прошении у него денег.

О брани им священником и дьяконом Кириллом Ивановым крестьянина Егора Михайлова и его домашних.

О метании тем же дьяконом в окошко дома Михайлова грязью. О просьбе «пить вина и пива». Об унесении ими,«священником и дьяконом, по подчивании стакана, которой у них отнят».

О разбитии ими окон у крестьянина Павла Анофриева (пришел ко двору Анофриева со святой водой) и разломе дверей бревном. Об избиении и брани Анофриева священником.

О приходе ими, священником Федоровым и дьяконом Ивановым, 1767 года в пяток святой пасхи в дом отставного солдата Познякова и разбитии окон, и брани Познякова и его домашних.

Об унесении образа Казанской пресвятой богородицы 15.

Как видно, «озорничества» священнослужителей были весьма разнообразными и никак не соответствовали статусу духовенства, призванного быть пастырями и наставлять на путь истинный.

Раскольники просили рассмотреть это дело и запретить священнику и дьякону «в силу указов… таковых

чинить озорничеств». Причем они просили, чтобы тем не делали скидку на то, что они священнослужители («…и что и священника и дьяконa не ведать, ежели же они священник») 16.

Данная ситуация разворачивалась тогда, когда Екатерина, путешествуя по Волге в 1767 г., имела возможность ознакомиться с положением раскольников на местах. Таково было положение в центральных районах. Не лучше оно было и в глубинке. Это дело будет рассматриваться в Синоде, когда императрица вернется из своего путешествия. Его решение будет и следствием того опыта, который приобретет государыня в своем путешествии. Чуть позже мы вернемся к этому делу.

Именно в ходе путешествия по Волге определяется позиция Екатерины II в отношении раскольников и представителей других конфессий, в которой проявляются элементы веротерпимости. Большое влияние на Екатерину оказало ее пребывание в Нижнем Новгороде и знакомство с состоянием дел Нижегородской епархии.

Среди российских губерний Нижегородская губерния была известна сосредоточением здесь значительной части старообрядческого населения. Как пишет исследователь раскола Е.Лебедев, Нижегородская губерния уже по уже по своему географическому положению, при реках Оке и Волге, покрытая густыми и темными, почти непроходимыми лесами, представляла удобное место для распространения раскола. Поэтому в «пределах нижегородских» раскол распространился едва ли не ранее, чем где-либо 17. Очевидно, что сторонники раскола с приходом к власти Екатерины II почувствовали и быстро узнали о политике либерализации, проводимой ею, в отношении староверов. Информация, идущая от правительства, обусловила ответную реакцию со стороны старообрядческого сообщества. Раскольники устремились в большие города и вообще в те места, которые были выгодны в торговом и промышленном отношении. Таким местом была Нижегородская губерния и особенно Нижний Новгород, как транзитный пункт сношений с Москвой, Санкт-Петербургом, Сибирью и низовыми городами. Устремившиеся сюда раскольники заняли лучшие торговые пути по берегам Оки и Волги. Они удерживали в своих руках местную торговлю и издельную (кустарную) промышленность: судостроение, делание посуды и проч. В их руках сосредоточилась торговля изделий из льна, валенками, гвоздями, дегтем смолой, лесом, рогожами. Важнейшими пунктами нижегородской торговли, где заселились торговцы из раскольников, были Городец Балахнинского уезда, Избылец, Павлово, Лысково 18.

Доношение нижегородского епископа Феофана, представленное в Синод, свидетельствует о динамике перехода населения в раскол. Так в 1765 г. во вверенной ему епархии находилось 10697 душ только записавшихся в двойной раскольнический оклад, из которых 470 человек к 1767 г. обратилось вновь в православие 19. Оставшаяся цифра не учитывает тайных приверженцев староверов. В начале царствования Екатерины начинается массовая запись в раскол (в двойной раскольнический оклад). По сообщению священнослужителей села Скоробогатова Нижегородского уезда, «выборной раскольщик» деревни Семина Артемий Быков дал им тетрадь с названием «тетрадь записная вновь положенного двойного оклада на 1764 год кто будет записан добровольным похотением из церковников в раскол». Записанных было 212 человек20. О записи в двойной раскольнический оклад в 1764 г. сообщают и священники Балахонского уезда21. Именно в этом уезде было много раскольников.

Среди тех, кто начинает записываться в раскол, были ранее принужденные к исповеданию православия. Так, например, в доношении иерея села Копосова Подгорного стана Свято-Троицкой Сергиевой Лавры Алексея Федорова сообщалось: в 1748 г. крестьянин этого

села Степан Красильников по своему желанию обратился от раскола, после чего ежегодно исповедовался и приобщался святых тайн и «ни малейшего не имел потаенного к расколу вида». В 1764 же году он записался в раскол и склонил к тому 14 человек того же прихода «мужеска и женска пола» 22. Очевидно, что эти события связаны с изменениями в законодательстве, проведенными Екатериной II. Элемент доверия этой части населения к государыне присутствует. Так, крестьянин села Василькова Балахонского уезда Федосей Федоров, отказавшись поклоняться образу Димитрия митрополита Ростовского, обосновывал это тем, что « ея императорское величество к тому их не неволит»23. Не случайно, что староверы видят в Екатерине свою заступницу, благодетельницу.

Во время пребывания императрицы в Нижегородской губернии она встречается и с раскольниками. 17 мая 1767 г. в Балахне при встрече монаршьей особы купцом Осокиным (раскольником) были поднесены хлеб и соль, различные фрукты и две чернильницы с медным прибором. Камер-фурьерским журналом зафиксировано, что жена Осокина еще два раза – 21 и 22 мая – подойдет к руке императрицы. 22 мая государыня жалует к руке старообрядцев наряду с дворянством, купечеством, духовенством. Они, как и другие сословия, подносят ей хлеб и соль с серебряной «солоницей»24. Во всех остальных путешествиях Екатерины II (в Белоруссию и Крым) раскольники также участвуют в церемониале встреч Екатерины II и подносят ей хлеб-соль.

Именно к императрице они обращаются со своими проблемами. Дело в том, что раскольники дворцового села Городца встретились с Иваном Перфильевичем Елагиным 25, состоявшим в императорской свите, и пожаловались ему, что священники с ними обходятся как с басурманами. Если у кого родится младенец и пошлют за священником, то он, «гнушаясь их, не хочет ни молитвы давать, ни крестить младенца», т.е. отказывает им в отправлении обрядов. Эта была та часть раскольнического населения, которая не отказывалась от «таинств церковных и от православных священников». Елагин дал указание нижегородскому епископу, чтобы тот послал приказ священникам о молитвах и крещении младенцев в семьях раскольников. Об этом становится известным императрице. Она, рассматривая данную ситуацию, делает вывод, что подобные отношения не способствуют гражданскому миру и спокойствию, в то время как кротость пастыря может прекратить существующие религиозные трения. Екатерина с осуждением отмечает дух гонения, который присутствует среди нижегородского духовенства в отношении иноверцев и раскольников26. Об этом она пишет в письме к новгородскому митрополиту Дмитрию Сеченову.

Новгородский митрополит традиционно рассматривался как второе лицо в церковной иерархии. С другой стороны, Сеченов являлся ее приверженцем в политике по отношению к церкви и был одним из тех, кто поддержал Екатерину в проведении секуляризационной реформы27. Новгородский митрополит пользовался особенным благоволением Екатерины28. В письме к Сеченову Екатерина отмечает, что число правоверных в этой епархии меньше числа иноверцев, поэтому здесь необходимо иметь духовенство «просвещенное, нрава кроткого и доброго жития, кои тихостью, проповедью и беспорочностью добронравного учения подкрепляли во всяком случае Евангельское слово»29. Здесь уже веротерпимость сосуществует с желанием утверждения истинно православной веры.

Состояние дел в епархии во многом зависит от личности, ее возглавляющей. Совершенно очевидно, что нижегородский епископ Феофан Чарнуцкий не показался Екатерине достойным занимать этот пост: неудовольствие

в отношении него было выражено в том же письме к Сеченову. Екатерина назвала его человеком слабым, который подбирает себе людей таких же слабых или таких, которые мало его слушают, «а по большей части все простяки»30. Вероятно, этому выводу немало способствовало знакомство императрицы с духовенством Нижегородского края. Так, известно, что Екатерина была на освящении церкви в Федоровском монастыре (неподалеку от Городца). Игумен монастыря был так стар, что еле мог вести службу. Монахи с бранью его наставляли, как нужно служить, что, как отмечает императрица, и «действительно он худо знал» 31. В конце письма ею выражается пожелание, чтобы при случае освободившейся вакансии на место главы нижегородской епархии32 «осторожно поступить в выборе кандидатуры, поскольку один человек своей небрежностью может испортить то, что насилу и в 20 лет исправить возможно».33

К Екатерине приходит понимание, что раскол – это реальность, которая уже 100 лет как существует, а потому необходимо его признать. От духовенства же требуется большая гибкость, понимание требований времени. Духовенство тоже должно быть просвещенным. По сути, государыня поднимает вопрос о культуре духовного сословия.

Для Екатерины было важно, чтобы терпимость исходила не только от нее лично, но чтобы она культивировалась и в среде православного духовенства. Уже в начале своего царствования, во время пребывания государыни в Остзейском крае в Риге в 1764 г. (в протестанском пространстве) в ее свите появляется православный епископ Пскова и Риги Иннокентий (Нечаев), который общался с протестанским духовенством Риги: он был хорошо ими принят. В подарок Иннокентий передает им издание проповедей Платона Левшина 1764 г.34 Главный протестанский священник Эссен пригласил русского епископа посетить собор (Dom) и городскую библиотеку. Протестантское духовенство подарило ему 7 томов «Bibliotheca Graeca» И.А. Фабрициуса (1668-1736) и «Символические книги» в издании Rechenberg 35. Подобное общение задавало модель поведения представителям духовенства различных конфессий.

Линия императрицы на либерализацию поддерживалась, очевидно, далеко не всеми представителями православного духовенства. Однако в центре у нее были единомышленники в Синоде. Здесь следует назвать обер-прокурора синода И.И. Мелиссино, который понимал потребности времени и поддерживал императрицу в этом вопросе. Характерно, что в 1766 г. по благословению священного Синода было издано «Увещание старообрядцам», составленное иеромонахом Платоном Левшиным, – будущим московским митрополитом. Эта книга проводила линию более мягких мер по обращению раскольников в лоно православной церкви. В ней двухперстное сложение, восьмиконечный крест и другие старинные обряды признаются не разрушающими ни слова Божия, ни догматов, ни правил церковных, и старообрядцы приглашаются за «решением своих недоумений» обращаться к пастырям православной церкви. «Ежели вы о некоторых церкви обычаях сумнитесь и соблажняетесь, – то без всякой опасности требуйте от духовного церкви правительства или от других каких хотите пастырей, чтоб ваши сумнения они разрешили и утешили бы беспокойство вашего соблазна. Уверяем вас самой истиною, что назначатся вам искусные мужи, или каких вы захотите, которые с вами со всякой тихостью поступать имеют»36, – говорилось в книге. Однако усилий Синода явно было недостаточно, поскольку большей части местного духовенства были чужды просвещенческие взгляды Екатерины и ее политика в отношении раскола.

Настроенной на волну толерантности Екатерине была неприятна ситуация в Нижнем Новгороде. Неблагоприятное впечатление о нижегородском духовенстве было усилено челобитной, поданной в Городце от священнослужителей нижегородской епархии. Сам текст челобитной, к сожалению, не сохранился. Однако, возможна его реконструкция на основе рескрипта Екатерины к Сеченову и доношения Феофана в Синод от 7 декабря 1767 г. Данные документы свидетельствуют, что в переданной через городецкого троицкого протоиерея Ивана Алексеева челобитной священники жаловались на то, что им жить нечем, поскольку нет прихожан - все записались в раскольники. Священники просили государыню, чтобы было сделано рассмотрение об их «пропитании»37. Для того, чтобы церкви окончательно не пришли в запустение, духовенство нижегородской епархии просило «о пресечении таковых богопротивных суеверий», их запрещения 38.

Когда навели справки, Екатерина действительно убедилась, что в этой местности, где наблюдается «дух гонения», число раскольников по последней ревизии значительно увеличилось39.

Очевидно, что императрицу заботило духовно-нравственное состояние народа. Ее, несомненно, беспокоило все возраставшее число сторонников раскола. При всей ее религиозной терпимости, следует признать, что православие, как одна из краеугольных религий, являлось для императрицы скрепляющим звеном империи и государственности. В силу этого понятна ее негативная реакция в отношении невежественного нижегородского архиепископа. Видимо, Екатерина убедилась, что и Синод, и духовенство на местах, охраняя единство церкви, весьма мало заботились о духовном состоянии народа, что способствовало развитию раскола. Об этом красноречиво свидетельствовал подарок некоего купца в Казани: он преподнес ей икону с необычным изображением Святой Троицы – «с тремя ликами и четырьмя глазами». Купца велено было арестовать и вместе с иконой отправить в Петербург к обер-прокурору Синода. Причем Екатерина просила сообщить ей, «позволено ли такие образа писать», опасаясь, «чтоб сие не подавало поводу несмысленным иконописцам прибавить к тому еще по нескольку рук и ног, что весьма соблазнительно и похоже на китайские изображения».40 Данная ситуация позволила Екатерине заметить, что «нечему удивляться распространению раскола, когда народ находится в такой темноте христианского учения»41.

Этот случай свидетельствует также о том, что толерантность Екатерины II имела определенные границы. Какие-либо «нестандартные» отступления от православия для нее были неприемлемы и наказывались так же строго, как и предшествующими правителями. Императрица думала и заботилась о чистоте православной веры.

Уже 29 мая (т.е. через пять дней, как было отправлено письмо Н.И. Панину) в Синоде началось слушание дела о Троице. По выпискам из прежних указов оказалось, что «не токмо таковые непристойныя изображения живописцам писать не велено, но и еще и накрепко оное чинить запрещено». Синод явно пытается оправдаться: так, в документации отмечается, что неоднократно в разные годы посылались указы епархиальным архиереям об их обязанности наблюдать за выполнением данных указов. Поэтому в отношении «немыслимой иконы» было высказано сожаление, что «такие наподобие еллинских богов изображения между правоверными обращаются» 42. В силу этого высшее духовное учреждение приняло решение: во-первых, послать ко всем преосвященным архиереям подтвердительные указы, что «таковые …иконные изображения, странные и нелепые непристойности как

наиудобнее искоренены и пресечены быть могли»; во-вторых, дать задание «апробованным живописцам» – Алексею Антропову и Мине Колокольникову, состоящим в ведомстве Синода, сочинить инструкции на том основании, что без «апробации нигде живописцы святых икон не писали и в народ в продажу не употребляли» 43. Апробацию, очевидно, должны были производить данные «апробованные живописцы».

Екатерина, получив рапорт И.И.Мелиссино о решении Синода относительного дела о Троице, не совсем согласилась с его решением. Пункт об апробации живописцев вызвал у нее сомнение: «В рассуждении пространства империи», пишет она, «зделать того не можно». По ее мнению, будет достаточно, «если Синод подтвердят всем архиереям, дабы они в епархиях своих прилежнее наблюдали, чтоб впредь нигде таковых неприличных изображений не было»44.

Слушая указ Екатерины 8 июня 1767 г., Синод принял решение в соответствии с данной поправкой: послать указы, в подтверждение прежних, синодальным членам, преосвященным архиереям, которым повелевалось «иметь наиприлежнейшее смотрение, дабы нигде святых образов непристойными изображениями писано не было, чего в Епархиях Преосвященным Архиереям велеть наикрепчайше наблюдать, и ежели где что окажется, оное пресекать… и поступать в том по прежним указам без упущения…» 45.

Вторая половина 1767 г. знаменательна тем, что начала свою работу Уложенная Комиссия. Однако для нас интересно проследить – имело ли какой-нибудь резонанс увиденное государыней в путешествии по Волге в политике по отношению к раскольникам? В этом отношении особый интерес представляет слушаемое в августе 1767 г. в святейшем Синоде известное нам дело о причиняемых священниками обидах раскольникам Тверской ямской слободы Московской губернии. Синод, определяя, что упомянутые священники «в домы показанных раскольников хождении виновны», осудил их приход, в результате которого «к соблазну народному…и вящему разврату продерзости произошли». Синод вынес свой вердикт: выслать на один месяцсвященников Яриминского и Крестовоздвиженского в Васильевской, Василия Федорова в Богоявленской, Василия Иванова в Сретенской монастыри и подобрать им там соответствующее «пристойное послушание». После исполнения данного наказания следовало взять у них подписку с обещанием не ходить без приглашения не только в раскольнические, но и в дома православных прихожан 46.

Вместе с тем заметно, что члены Синода пытаются облегчить положение вышеупомянутых священников. Они отмечали, что, несмотря на обвинения в «обидах», эти священники не обличены в данном проступке. К тому же разбирательство происшедшего должно быть в судебном порядке. Подчеркивая, что священники признались в своей вине, Синод выдвигает еще один аргумент в пользу провинившихся духовных лиц, смягчающий их вину: «в домы их со святынею приходили и о раждающихся от них детях, ко внесению в исповедныя ведомости, известия требовали; то и потому и не без сумнения в том находятся» 47. Таким образом, Синод показывает, что в своей деятельности они руководствовались существующими инструкциями Синода. Духовное ведомство представило императрице свое определение на подтверждение.

При вынесении вердикта императрица апеллировала к уже существующему законодательству. Она высказалась в духе указов от 14 декабря 1762 г. и от 13 марта 1764 г., которыми повелевалось обид и притеснений раскольникам не чинить, по всем раскольническим делам самостоятельно ничего не

предпринимать, а сообщать в Сенат. В случае же необходимости Сенат и Синод будет иметь общие конференции (т.е. общие собрания). Императрица пошла на смягчение наказания, как об этом ходатайствовал Синод. Священник и дьякон не были посланы в монастырь. В указе было подтверждено и другое предложение Синода: означенных духовных лиц обязать подпиской, чтобы они к записавшимся в двойной оклад раскольникам в «домы» не ходили. Императрица обратила внимание и на форму взаимодействия духовных властей и старообрядческого сообщества: при необходимости получить сведения о раскольниках следует сделать представления в консисторию и осуществить это посредством светских команд 48.

Императрица также распорядилась доложить ей, какую, согласно прежним указам, приходским священникам велено получать от находящихся в приходах раскольников плату за требы. Данный пункт должен был насторожить священников и ограничить их «аппетиты». Несмотря на смягчение приговора, можно отметить уверенность, определенную настойчивость государыни в проведении своей линии. Позиция императрицы, во многом была определена увиденным во время пребывания в Нижнем Новгороде. С одной стороны, необходимо было оградить старообрядцев от гонений, притеснений со стороны духовенства. С другой стороны, разрастающееся количество раскольников не могло не обеспокоить верховную власть – требовались более гибкие методы обращения с этой частью населения, что предполагало повышение культуры духовенства.

Очевидно, что путешествие Екатерины II по Волге имело определенное воздействие и на старообрядческое население. После ее возвращения из путешествия по Волге часть нижегородских раскольников Балахонского уезда, села Городца (к ним присоединились и крестьяне Юрьевца Повольского Суздальской епархии), вероятно, воодушевленная присутствием императрицы в Нижнем Новгороде и ее милостивым поведением, решилась подать через своего поверенного крестьянина Матвея Федотова правительствующему Синоду прошение. В нем содержалась жалоба раскольников на священно- и церковнослужителей нижегородской епархии. Старообрядцы жаловались, что последние, несмотря на всемилостивейший манифест 1764 г. о дозволении вступать в двойной оклад, «чинят разные приметкам притеснения о якобы противностях церкви святой, а особливо оных священно- и церковнослужителей вымышленныя…» 49 Т.е. местные священники по каким-либо только им понятным соображениям (премущественно вымышленным) примечают и притесняют местное старообрядческое население. Некоторых из раскольников, которых примечает местное духовенство, забирают светские и духовные команды и содержат их под караулом 50.

Интересна система аргументации старообрядцев: просители апеллируют к фискальному (государст-венному) интересу. «Все ныне состоят в опасности», пишут они, поскольку «чрез таковые частовременные к ним приметки и представления» многие разоряются. Часть населения (до несколько тысяч), ожидая притеснений, была вынуждена разойтись по разным местам. Оставшиеся несут за них подати, в силу чего их материальное благополучие может ухудшиться. По мнению челобитчиков, такая ситуация приведет «только к ущербу казенного интереса», а также к нарушению законов монарха. Поэтому они просят прислать распоряжение, которым бы подтверждалось, чтобы те священнослужители раскольников не притесняли и в отношении старообрядцев руководствовались монаршими узаконениями 51. Таким образом, раскольники требовали в отношении их неукоснительного исполнения российского законодательства.

К этому времени становится известным, что раскольников задерживают и в других епархиях. Так, 19 декабря 1767 г. вышел указ о предписании Дамаскину, епископу Костромскому, освободить двух раскольников, содержащихся под стражей за неприглашение священника для крещения младенца. Ему предписывалось впредь записным раскольникам никаких обид не чинить 52.

Поэтому по жалобе нижегородских раскольников разворачивается целое дело: Феофан призывается в Москву для слушания дела в Синоде. Вынужденный защищаться, он составляет доношение, в котором расписываются «богопротивные поступки» раскольников. Чтобы быть убедительным, Феофан приложил к доношению выписку из донесений священно- и церковнослужителей Нижегородской губернии (за 1764, 1765, 1767, гг.) о «противностях записных раскольников», под которыми преосвященный понимал отправление обрядов раскольников и их неуважение к православному духовенству. Что вызывало особое негодование нижегородского епископа? Прежде всего, та свобода, с которой раскольники исповедовали свою веру. С негодованием он отмечал, что «раскольнические ересеначальники» безбоязненно ходят по домам. Выезжая из лесов и из скитов, «лжестарцы и лжестарицы» отвращают правоверных от православной церкви и научают их «раскольнической прелести». Они собирают народ и «в дома свои многочисленные молбища чинят». Для того, чтобы быть убедительным, Феофан особо обращал внимание на риторику раскольнических учителей: «свои скиты и дома называют святыми монастырями, а себя проповедниками; церкви же святые простыми хлевами, а священнослужителей скотами…». Нижегородский владыка возмущен и отправлением ими обрядов, которые в его понимании являются прерогативой православной церкви: постригают в монахи и монахини, «молитвословят» и крестят новорожденных младенцев («коих младенцов от святого крещения померло»), венчают, исповедуют больных. Остановился он и на недопустимых для христианина действиях: на погребении умерших в лесах и полях, отказе от церковных таинств, на поношении и битии священнослужителей. В результате всех вышеописанных причин, заключает архиепископ, святые церкви приходят в запустение 53.

Безусловно, ряд обрядов староверов имел некоторый сомнительный антигосударственный оттенок. В частности, следует отметить погребение, когда о смерти человека и месте его погребения не сообщалось. Погребают людей в лесах, «сами собой», как писал протопоп троицкой церкви села Городца Балахонского уезда Иван Алсуфьев 54. Все же Синод и Екатерина могли вычитать из этих документов и другие моменты: в доношении Чарнуцкого отразилось нетерпимое, крайне негативное отношение духовенства к старообрядческому населению. Духовенство, считая это своей обязанностью, настойчиво обращалось к пастве относительно соблюдения определенных православных обрядов и наталкивалось на резкие, временами издевательские ответы раскольников, не желавших принимать обряды и таинства русской православной церкви. Так, иерей села Ступина Балахонского уезда Федор Сергеев сообщает в марте 1765 г., что он спрашивал у Григория Григорьева деревни Дроздово: «Дана ли молитва [новорожденному] младенцу»? На что тот ответил: «Молитву де очистительную читал и крестил того младенца Бог, а поп де надобен ли для прочитания той молитвы …де Бог знает»55. В некоторых случаях священнослужители принуждали родителей к крещению детей. У раскольников, не желающих крестить младенцев, священники спрашивали «кто крестил их?» и получали ругательный ответ: «У нас де свои попы есть лутче вас, да и впредь вам до нас дела нет» 56.

Данные факты не способствовали утверждению авторитета православной церкви и снижали значимость православной веры как таковой. Эта ситуация высвечивает слабую сторону законодательства о расколе 60-х г. XVIII в. Как отмечал профессор Санкт-Петербургской духовной академии Б.В.Титлинов, с одной стороны, указы говорили о свободном исповедании своей веры, о беспрепятственной записи в раскол потаенным раскольникам. Гражданские власти запрещали духовенству касаться раскольников. В то же время «оставались неотмененными прежние узаконения о совратительстве в поимке раскольничьих учителей, уничтожении раскольничьих часовен, обязательном крещении детей раскольников в церкви и т.п. Епархиальные начальства не сразу привыкли к новому порядку и все сбивались на старую систему. Они часто недоумевали и заваливали Синод жалобами на положение вещей» 57. Правительство сознательно допустило такую неопределенность. Оно не решалось дать раскольникам свободу распространения своего учения, не решалось прямо отменить прежние указы. Императрица, с приездом в Россию поменявшая свою религиозную идентичность, понимала важность православия для российской государственности, для населения империи.

С другой стороны, в рассматриваемом нами случае Екатерина не могла не отметить закоснелость нижегородского духовенства, не усваивавшего ее либеральное законодательство. Поэтому правительство сделало невозможным применение старых законов, запретив духовной власти вмешиваться в раскольничьи дела без сношения с Сенатом.

В указе от 19 января 1768 г. (в собрании постановлений он значится от 16 января 1768 г.) , в его начале, говорилось о вышеописанном недовольстве духовенства Нижегородской епархии поведением раскольников. Затем в тексте был сделан переход: раскольники той епархии приносят жалобу о притеснении их священнослужителями. И далее говорилось о содержании этого прошения. Императрица, ссылаясь на свои указы от 14 декабря 1762 и 13 марта 1764 г., повелела: как с прежними, так и с ныне записавшимися в раскол, поступать одинаково, как с раскольниками, приехавшими из-за границы, т.е. не чинить им с детьми никаких притеснений. Еще в 1765 г. Сенатом было определено, что духовным командам Синода по раскольническим делам ничего не предпринимать, а информировать о возникающих проблемах Сенат. В случае же необходимости Сенату и Синоду полагалось решать спорные вопросы совместно. Поэтому Екатерина определила: со скитскими, записными и келейными раскольниками Балахонского уезда и Юрьевца повольского поступать, как повелевалось вышепрописанными указами. В силу этих указов «обид и притеснений им не чинить и в домы к ним священникам без требования не ходить». Об этом повелевалось послать указы епископам – Феофану Нижегородскому и Геннадию Суздальскому58.

По заведенному порядку епископы шлют «репорты» о получении указа, свидетельствующие о выполнении указов правительства 29 января 1768 г. В рапорте Феофана сообщалось, что в консистории «де по справке», что раскольников в задержании и под следствиями не имеется, что данный указ рассылается во все духовные правления, подлежащие его епархии, «исполнению за подпискою». Ознакомление нижегородского духовенства с указом императрицы является важным фактом, поскольку священство могло увидеть, какие коррективы вносит власть в их взаимоотношения с раскольниками.59. Ему вторил и Геннадий Суздальский60.

Данная ситуация, когда проявляется нетерпимость православного духовенства к представителям раскола, не

проходит бесследно. Не случайно, что именно после вышеизложенных событий по всем епархиям в 1769 г. было разослано «Увещание Платона» 61.

Ознакомление Екатерины II с положением старообрядческого населения Нижегородского края имело немаловажное значение. Императрица составила себе представление о трудности положения этой части населения. Ею были сделаны определенные выводы относительно культуры местного духовенства. В целом, императрица могла убедиться, насколько действенно ее законодательство относительно раскольников на местах. Очевидно, выводы эти были неутешительны, о чем свидетельствуют ее письмо к Дмитрию Сеченову и ее рассуждения относительно Ф. Чарнуцкого. Видимо, этим обусловливается ее твердая позиция в Синоде при решении вышеописанных дел относительно старообрядцев. По сути, императрица добивается исполнения своего законодательства.

В свою очередь пребывание императрицы в Нижегородском крае имело определенное следствие: оно активизировало раскольников. Убедившись в ее милостивом поведении по отношению к раскольникам Городца, старообрядческое население вступает в диалог с верховной властью. Очень важным является то, что, апеллируя к законности и государственному интересу, они добиваются исполнения местным духовенством распоряжений центральной власти относительно положения раскольников.

Исследование выполнено при финансовой поддержке фонда Герды Хенкель (Sonderprogramm Osteuropa, grant 09/SR/04, Gerda Henkel Stiftung).

Примечания

1 Позднее, когда Иосиф II начал проводить политику, ограничивающую влияние католического духовенства (обнародовал закон о веротерпимости, сократил число монастырей), императрица одобрила эти действия. Мало того, она находила, что он действует еще слишком умеренно. В марте 1782 г. она писала Иосифу: «Как скоро образ мыслей вашего величества в отношении к терпимости сделается всем известен, вы можете рассчитывать на благословение всех исповеданий. На этом пути вы не встретите столь сильного противоречия, как можно полагать. Я сужу по собственному опыту: как скоро я объявила, что не терплю преследований, оказалось, что все стали склонными к терпимости». Цит. по: А.Г. Брикнер. История Екатерины II. М., 1998. С. 647.

2 Наказ императрицы Екатерины II данной комиссии по сочинению проекта нового уложения. М., 1907.

3 О сочинении особого положения для раскольников, которые, удаляясь за границу, пожелают возвратиться в Отечество, с тем, чтобы им в отправлении закона по их обыкновению и старопечатным книгам возбранения не было. Именной. 29 января 1762 г. // ПСЗ. СПб., 1830. Т.15. № 11420. С.984-985.

4 О прекращении исследований о самосожигателях. Сенатский. 1 февраля 1762 г. // Там же. № 11434. С.907-908.

5 Манифест. О продолжении срока для возвращения в Россию бежавших в Польшу, Литву, и Курляндию разного звания людей. 28 февраля 1762 г. // Там же. № 11456. С.926.

6 Федоров В.А. Русская православная церковь и государство: синодальный период (1700-1917). М., 2003. С. 170.

7 О разрешении выходящим из Польши раскольников принимать и записывать по выбору достойных и зажиточных людей // ПСЗ. СПб., 1830. Т.16. № 11683. С.79-80.

8 О позволении раскольникам выходить и селиться в России на местах, означенных в прилагаемом у сего реестре, 14 декабря. 1764 г. Сенатский. // ПСЗ. СПб., 1830. Т.16. № 11718. C.129.

10 Там же. Л.10 об.

12 По донесению Московской духовной консистории о причиняемых раскольникам, жителям Тверской ямской слободы, священниками обид. 17 июня - 28 августа 1767 г.// РГИА. Ф. 796. Оп. 48. Д. 397. Л.1.

13 Там же. Л. 1. об.

14 Там же. Л. 2-2 об.

17 Лебедев Е. Начало и распространение раскола в пределах нижегородских // Нижегородские епархиальные ведомости. 1865. № 14. С.19.

18 Ильминский Н. Исторические очерки о жизни раскольников в нижегородских пределах // Нижегородские епархиальные ведомости. 1867. № 5. С. 128.

19 Доношение нижегородского епископа Феофана декабря 7 дня // РГИА. Ф. 796. Оп. 48. Д. 706. Л. 3. Л. 1-2 об.

20 Экстракт учинен в духовной преосвященного Феофана, епископа Нижегородского и Алатырского консистории, из поданных Нижегородской епархии разных мест от священно- и церковнослужителей доношений и

объявлений в разные, а именно 1764, 1765, 1767 годах о чинимых церкви святой и благочестию вновь записными раскольниками противностях // РГИА. Ф.796.Оп.48. Д.706. Л.3 об.

21 Там же. Л. 4 об.

22 Там же. Л. 4.

23 Там же. Л. 5 об.- 6.

24 Камер-фурьерский журнал. СПб., 1767. С.157-167.

25 И.П. Елагин являлся членом дворцовой канцелярии и, следовательно – их непосредственным начальником.

26 Рескрипт, подписанный Екатериной II к новгородскому архиепископу Дмитрию Сеченову о мерах снисхождения в отношении раскольников в Нижегородской губернии // Сб. РИО. 1872. Т. 10. С. 199-200.

27 Беликов В. Отношение государственной власти к церкви и духовенству в царствование Екатерины II (1762-1796). // Чтения в обществе любителей духовного просвещения. 1874. № 8. С. С.159.

28 Екатерина писала Вольтеру: «Дмитрий Сеченов митрополит…новгородский не есть ни гонитель, ни фанатик. …Он не хочет и слышать предложения двух властей … Недавно духовная сия особа подтвердила новым о том известное Вам расположение его мыслей. Некто переведши книгу, представил сему архиерею; он, прочитав, сказал переводчику: советую Вам не выпускать ее в свет; ибо она содержит в себе такие правила, какbt основывают (утверждают) две власти». Цит. по Беликов. Указ.соч.. С. 159.

29 Рескрипт…Дмитрию Сеченову. С.199.

31 Там же. С.200

32 Лишь в 1773 г. Феофан Чарнуцкий был уволен на покой в Киево-Печерскую лавру с пенсией, где и умер в 1780 г. Преемником его стал Антоний Забелин // РА. 1866. Кн.3. С. 56.

33 Рескрипт, подписанный Екатериной II к новгородскому архиепископу Дмитрию Сеченову о мерах снисхождения в отношении раскольников в Нижегородской губернии // Сб. РИО. 1872. Т. 10. С. 199-200.

34 Платон [Петр Егорович Левшин] Поучительныя слова при высочайшем дворе е.и.в. (...) государыни Екатерины Алексеевны (...) сказыванныя его имп. высочества учителем иеромонахом Платоном. СПб., 1764.

35 Fabricius J.A. Bibliotheca Graeca Sive Notitia scriptorum Veterum Graecorum (...). Hamburg, 1705-1728; zweite Ausgabe Hamburg, 1790-1812; Rechenberg A. Concordia. Pia et Unanimi Consensu Repetita Confessio Fidei et Doctrinae Electorum, Principum et Ordinum Imperii atque eorundem Theologorum, qui Augustanan Confessionem Amplectuntur (...), Lipsia (Leipzig) 1692. Об этом см.: Julius Eckardt: Livland im achtzehnten Jahrhundert. Umrisse zu einer livlаndischen Geschichte. Bd. 1: Bis zum Jahre 1766. Leipzig 1876. S. 352-354.

36 Петров Н.И. Раскол и единоверие с царствования Екатерины II до царствования Николая I //Труды Киевской Академии. 1881. Август. С.370.

37 Рескрипт, подписанный Екатериной II к новгородскому архиепископу Дмитрию Сеченову о мерах снисхождения в отношении раскольников в Нижегородской губернии // Сб. РИО. 1872. Т. 10. С. 199-200.

38 Доношение Феофана декабря 7 дня 1767// По донесению нижегородского епископа Феофана о происходящих в его епархии от записных раскольников притеснениях церкви и ее служителей и непокорствах (19 декабря - 5 февраля 1768 г.) 1767. //РГИА. Ф.796. Оп.48. Д.706. Л.2 об.

39 См. Рескрипт, подписанный Екатериной II к новгородскому архиепископу Дмитрию Сеченову... С. 200.

40 Переписка об образе Св. Троицы с тремя лицами и четырьмя глазами. 29 мая 1767 г. - 12 сент.1768 г. // РГИА. Ф.796. Оп.48. Д.277. Л.1.

41См. Рескрипт, подписанный Екатериной II к новгородскому архиепископу Дмитрию Сеченову... С. 200.

42 Переписка об образе Св. Троицы с тремя лицами и четырьмя глазами. 29 мая 1767 г. - 12 сент.1768 г. // РГИА. Ф.796. Оп.48. Д.277.

43 Переписка об образе Св. Троицы с тремя лицами и четырьмя глазами. 29 мая 1767 г. - 12 сент.1768 г. // РГИА. Ф.796. Оп.48. Д.277. Л.4.

44 Там же. Л.9.

45 О наблюдении, чтоб на иконах не было неприличных изображений, 4 июля 1767 г. //ПСЗ. 12928. С.163 –164.

46 РГИА. Ф.796. Оп.48. Д.397. Л.5 об.

47 Собрание постановлений по части раскола, состоявшихся по ведомству Св.Синода. СПб., 1860. Кн.1. С. 637.

48 О воспрещении причтам села Васильевского и села Покровского Московской епархии ходить без приглашений в раскольнические дома, а необходимые о них сведения получать из консистории, которой поручается все сведения требовать от светских команд, 17 августа 1767 г. //Полное собрание постановлений и распоряжений по ведомству православного исповедания Российской империи: Царствование государыни императрицы Екатерины Второй. СПб., 1910. Т.1. С. 409-410.

49 РГИА. Ф.796. Оп.48. Д.706. Л. 21 -21об.

50 Там же. Л.21 об.

51 Святейшему правительствующему Синоду покорнейшее прошение // РГИА. Ф.796.Оп.48. Д.706. Л.22-22 об.

52 О предписании Пр.Дамаскину, Еп.Костромскому, содержащихся за неприглашение священника для окрещения младенца и впредь записным раскольникам никаких обид не чинить, 19 декабря 1767 г. // Полное собрание постановлений и распоряжений по ведомству православного исповедания Российской империи: Царствование государыни императрицы Екатерины Второй. СПб., 1910. Т.1. № 401. С. 460-461.

53 По донесению нижегородского епископа Феофана, и происходящих в его епархии от записных раскольников притеснениях церкви и ее служителей и непокорствах (19 декабря - 5 февраля 1768 г.) 1767 // РГИА. Ф.796. Оп.48. Д.706. Л. 1-2.

54 Экстракт учинен в духовной преосвященного Феофана, епископа Нижегородского и Алатырского, консистории, из поданных Нижегородской епархии разных мест от священно- и церковнослужителей доношений и объявлений в разные, а именно 1764, 1765, 1767 годах о чинимых церкви святой и благочестию вновь записными раскольниками противностях //РГИА. Ф.796. Оп.48. Д.706. Л. 18.

55 Там же. Л. 9-9 об.

56 Там же. Л.18-18 об.

57 Титлинов Б.В. Гавриил Петров: митрополит Новгородский и Санкт-петербургский. Его жизнь и деятельность в связи с церковными делами того времени. Пг., 1916. С. 119-120.

58 О представлении раскольникам Нижегородской епархии полной свободы в отправлении своих обрядов и о воспрещении православному духовенству ходить в раскольнические дома без зову, 16 января 1768 г. //Полное собрание постановлений и распоряжений по ведомству православного исповедания Российской империи: Царствование государыни императрицы Екатерины Второй. СПб., 1910. Т.1. № 410. С. 466-467.

59 Там же. Л.31.

60 Там же. Л.33-33 об.

61 Лысогорский Н.В. Московский митрополит Платон как противораскольнический деятель. Ростов-на-Дону, 1905. С. 50-123.

В царствование Елизаветы Петровны (1741-1761)

В течение двадцати лет царствования Елизаветы Петровны правительственные меры еще больше ужесточились (ср. Смирнов 1895, 175; Смолич 1997, 146). Как и во время ее предшественников, правительство продолжало преследовать староверов в гражданском и религиозном отношениях. Староверы по-прежнему должны были платить двойной оклад; за религиозные убеждения их могли пытать в Сыскном приказе; им было запрещено вновь принимать кого-либо в свои скиты на жительство, называться "староверцами, скитскими общежителями и пустынножителями"; для них была строго ограничена возможность передвижения по стране с паспортом, имевшим специальную отметку - "раскольник" (указ 1745); они не имели права "совращать православных" в старую веру; под угрозой большого штрафа староверам предписывалось носить нелепую и унизительную одежду: нагрудник, ферязь, крашеную, с лежачим ожерельем однорядку и сермяжный зипун со стоячим клееным козырьком из красного сукна, и пр. (см. док. 30) В 1752 г. вспомнили не осуществленный в свое время указ Петра I о том, чтобы староверам нашивать на верхнюю одежду медные знаки с надписью: "Борода - лишняя тягота, с бороды пошлина взята" (цит. по: Смирнов 1895, 175). Староверческое упорство в ношении бороды встретило в России первой половины XVIII в. точно такое же упорство правительственного брадобрития. Интересно отметить, что как 40-я глава Стоглава 1550 г., так и царский указ в третьей четверти XVII в. запрещал брить бороду. Однако при Федоре Алексеевиче (1676-1682) придворным, военным и чиновникам было рекомендовано брить бороды. Это к тому времени было вовсе не таким уж необычным новшеством, Россия завела тесные связи с Польшей, перенимая польские кунтуши, язык и бритье бород.

Выкуп бороды ставил в смешное положение не только выкупавших, но и продававших это право. Конечно, для староверов ношение бороды - отсюда и готовность дать за нее выкуп - было символом их веры, уважением к старине и национальности, а также выражением народной практической эстетики, основанной на религиозном и нравственном значении бороды в древней иконописной традиции. Для правительства брадобритие, возведенное на высокую ступень долга и обязанности, было мерой борьбы со староверием, ставившее их в глазах современников в смешное и некоторым образом трогательное положение. В 1756-1757 гг. М. Ломоносов, тогда академик Петербургской Академии наук, написал сатирическое стихотворение "Гимн бороде", широко распространявшееся в списках (впервые опубликовано в 1859 г.; см. Ломоносов 1986, 263-265):

Не роскошной я Венере,
Не уродливой Химере
В имнах жертву воздаю:
Я похвальну песнь пою
Волосам, от всех почтенным,
По груди распространенным,
Что под старость наших лет
Уважают наш совет.
Борода предорогая!
Жаль, что ты не крещена
И что тела часть срамная
Тем тебе предпочтена.

Борода в казне доходы
Умножает по вся годы:
Керженцам любезной брат
С радостью двойной оклад
В сбор за оную приносит
И с поклоном низким просит
В вечный пропустить покой
Безголовым с бородой.

Вследствие строгости Елизаветы к староверам, они во многом приравнивали ее к Петру I: "Сему же [т. е. Петру I] подобится и дщерь его - Елизавета".

Следует заметить, что хотя правительство при Елизавете Петровне смотрело на староверие с точки зрения государственной, даже, видимо, более, чем с духовной, тем не менее, религиозная сторона более проглядывается в правительственных распоряжениях, чем это было во время правления Петра I или Анны Иоанновны.

Кроме строгих полицейских и административных мер, правительство Елизаветы Петровны пыталось больше внимания уделять духовному наставлению. Российские власти были хорошо осведомлены, что староверие продолжало существовать и развиваться, что строгие преследования лишь еще более огорчают, озлобляют староверов и возбуждают упорство, а среди некоторых - отчаяние и даже религиозный фанатизм (самосожжения в Сибири в середине XVIII в.). Думали, что зло исходит из крайнего невежества и заблуждения народа, "прельщения" и "обмана" старообрядческих учителей. Поэтому решили, прежде всего, применять не только административные меры против распространения староверия и их наставников, но также больше издавать и распространять антистарообрядческой литературы. В 1743 г. по всем епархиям, где находились староверы, были разосланы книги, "потребные к изобличению раскольников". В 1744 г. напечатано сочинение Ростовского митрополита Димитрия Розыск о раскольнической Брынской вере и книга архиепископа Феофилакта Неправда раскольническая, содержащая в себе запоздалые возражения на Поморские ответы Выгорецких староверов (Варадинов 1863, 26-27). Согласно указу 1745 г., "для достодолжного всем ведома" указы о староверах публиковались для сведения населения и читались по воскресным дням в церквях (Смирнов 1895, 176). В 1752 г. вышло третье издание Пращицы противо вопросов раскольничьих, составленной Нижегородским епископом Питиримом и содержащей грубые и неприличные выражения против староверов и старых церковных традиций.

Правительство при Елизавете Петровне еще не хотело признавать, что неверный выбор мер против распространения староверия вел к противоположным результатам и все более разделял староверов от официальной Церкви и государства.

При Петре III и Екатерине II: изменения российской политики по отношению к староверам

C 1760-х гг. начался новый этап правительственной политики в отношении староверия и продолжался до 1826 г. (ср. Ершова 1998, 22-23). Этот почти шестидесятипятилетний период также не был однородным. При Петре III и Екатерине II в правительственной политике в отношении к староверам произошли некоторые важные перемены.

Петр III за свои полгода царствования успел решительно проявиться в староверческом вопросе. Уже 29 января 1762 г. он издал указ, позволявший эмигрировавшим в Речь Посполитую староверам возвращаться в Россию и селиться в Сибири, в Барабинской степи и подобных местах. Им было обещано "никакого в содержании закона по их обыкновению возбрания не чинить", потому что в империи проживали и иноверцы - мусульмане и язычники, а "раскольники Христиане" были лишь в "едином застарелом суеверии и упрямстве" и проживали за границей "безполезно" (ПСЗ, т. 15, № 11420; Варадинов 1863, 29; док. 32). Впервые гласно признавалось, что главной причиной массовой эмиграции староверов было стремление насильно обратить их в синодальную Церковь. Поэтому император указывал: "отвращать должно не принуждением и огорчением их". Кроме того, указ Петр III от 29 января 1762 г. предлагал Сенату выработать особое положение ("обстоятельное учреждение") для староверов (ПСЗ, т. 15, № 11420). Этим годом следует датировать начало существенных изменений правительственной политики в отношении староверия, продолжавшейся до 1826 г. (ср. Ершова 1998, 23). В этот период отношение государства к староверию (как к верующим, так и к вероисповеданию в целом) постепенно смягчалось, становилось более гибким. Однако был и ряд исключений.

В конце 1750-х гг. российское правительство уже имело сведения о массовом поселении староверов за границей и не переставало получать сообщения о все новых бегствах его подданных. Давая свою субъективную и, на наш взгляд, весьма завышенную оценку численности русских за рубежом, в марте 1762 г. торопецкий купец, выходец из Речи Посполитой, старовер Мирон Яковлев сообщал в Сенат, что "еще с древних времен" множество российских подданных в Речи Посполитой и в Турции от "чрезмерного налогу обретается", и что "всех не менее 1, 5 млн. одного мужского пола, кроме семейств; в одной только Польше более миллиона находятся" (РГАДА, ф. 248, оп. 113, д. 1491, л. 138-139). Это еще более обострило вопрос о поиске более эффективных мер по улучшению положения староверов и по пресечению эмиграции россиян, а также по возвращению беглых из Речи Посполитой.

В феврале 1762 г. власти объявили староверам, что все следствия об их самосожжении прекращаются с той целью, чтобы они, не опасаясь наказания, оставили это "погубное заблуждение" (ПСЗ, т. 15, № 11434). Тем временем указанный законами срок возвращения беглецов истекал, а возвращающихся было немного. Поэтому 28 февраля 1762 г. вышел еще один манифест, продливший до 1 января 1763 г. срок возвращения русских-эмигрантов разной социальной принадлежности, включая и староверов, из Польши, Литвы и Курляндии. В этот раз указ императора ультимативно требовал от подданных империи исполнить свою присягу и обязанность - вернуться в Россию. Неподчинившиеся были бы признаны изменниками отечества, а в случае их задержания и принудительного возвращения в Россию, их неминуемо ждало бы жестокое наказание и пожизненная ссылка на каторгу (ПСЗ, т. 15, № 11456).

Многие шаги Петра III во внутренней и внешней политике - уравнение в правах протестантской и православной Церквей, решение передать церковные земли светскому управлению, разрыв прежних международных союзов, предоставление русских войск в распоряжение Фридриха II и пр. - вызвали резкое недовольство российской элиты и в особенности гвардии. Последовал очередной для России XVIII в. государственный переворот. На троне воцарилась супруга Екатерина II.

Новая императрица продолжила и развивала политику своего предшественника в отношении староверия. Один из первых ее указов 19 июля 1762 г. призывал "беглых людей" возвращаться в Россию и еще раз продлевал срок возвращения из Польского королевства и ВкЛ (ПСЗ, т. 16, № 11618). Этот указ повторял подобный указ Петра III от 28 февраля 1762 г., продливший срок возвращения из "Польши, Литвы и Курляндии разного звания людей" до 1 января 1763 г. (ПСЗ, т. 15, № 11456). В октябре 1762 г. Екатерина II отменила указ Петра I от 1722 г., по которому староверы ссылались в Рогервик (ныне Палдиски, Эстония).

Указ императрицы от 14 декабря 1762 г., разрешающий возвращаться из-за границы староверам, был опубликован спустя десять дней после того, как вышел манифест "О позволении иностранцам, кроме Жидов, выходить и селиться в России и о свободном возвращении в свое отечество Русских людей, бежавших за границу" (док. 34). Манифест 4 декабря 1762 г. призывал иностранцев и всех русских эмигрантов возвращаться в Россию, а указ императрицы от 14 декабря 1762 г. был предназначен лишь для русских староверов в Речи Посполитой и других странах и подробно определял условия и места их поселения в азиатской части империи. 13 мая 1763 г. аналогичный манифест Екатерины II был объявлен находящимся в Речи Посполитой беглым российским крестьянам и "всякого звания людям" (РГАДА, ф. 248, оп. 113, д. 1491, л. 323-323 об.).

Правительство старалось привлечь россиян-эмигрантов, в частности староверов, в Россию, но указы о возвращении имели ряд существенных недостатков. Они снова требовали от староверов платить двойную подушную подать (только указом от 8 ноября 1782 г. подушная подать для них была снижена до нормальной) и дискриминировали их в социальном отношении, не говоря уже о запрете строить свои храмы, монастыри и практиковать свое вероисповедание. Мало того, позволение русским реэмигрантам поселяться "не только в Сибири на Барабинской степи и других порожних отдаленных местах, но и в Воронежской, Белогородской и Казанской Губерниях, на порожних же и выгодных местах", как и в случае поселения в Сибири осужденных по уголовным делам, было ограничением прав свободных людей и по сути их "легким" наказанием.

Исследователь русского уголовного права Н. Таганцев писал, что с Екатерины II поселение снова появилось как самостоятельное наказание, и притом с ярко намеченным стремлением к колонизации необитаемых или малонаселенных частей Азиатской России, а отчасти и Оренбургского края (он же 2003). Правительство предписывало отводить новым переселенцам, как и ссыльным, земли, давать семена и инструменты, освобождать на первое время от податей. Но как в XVII, так и в XVIII в. с еще большей силой проявлялись все те же недостатки - плутовство, своеволие, корыстолюбие местных властей. Кроме того, оба вида поселений страдали отсутствием правильной организации, что по необходимости приводило к страшным беспорядкам на месте и делало призрачными все предположения правительства о колонизации отдельных местностей. Тем не менее, с этого времени началось легальное заселение Поволжья и Иргиза староверами (Старообрядчество 1996, 102).

Предоставленные вернувшимся из-за рубежа староверам некоторые права и льготы, конечно, должны были повлечь за собой ослабление репрессивных мер и по отношению к староверам России. 15 декабря 1763 г. Екатерина повелела закрыть Раскольническую контору в Москве и передать судебные функции и сбор налогов с государственных крестьян-староверов местной гражданской администрации, а с купцов-староверов - магистратам (ПСЗ, т. 16, № 11989, п. 19). 17 декабря 1764 г. Синод, по предложению обер-прокурора И. Мелиссино, указал епархиальным преосвященным освободить староверов, разосланных по монастырям для обращения в правоверие, и не принимать к ним никаких мер, кроме увещания (Климов 1902, 116).

Итак, при Екатерине II бóльшая терпимость к староверам получила выражение главным образом в расширении их социальных прав и некотором смягчении открыто негативной установки к российским староверам в глазах гражданской администрации. Знаком терпимости к старым обрядам было заявление совместной конференции Синода и Сената 15 сентября 1763 г. о том, что обычай креститься двумя перстами не есть признак принадлежности к старообрядчеству и его запрещать не следует (ИРЛИ, Древлехранилище им. В. И. Малышева, коллекция И. Н. Заволоко, № 283, т. 1, л. 146-159 об.; док. 36). Однако это послужило относительному росту единоверческого движения и условному объединению небольшой части поповцев с синодальной Русской церковью, хотя косвенно способствовало и тому, что старообрядческие общины, вопреки законам и мнению Синода, фактически добились полулегального статуса. Все же во второй половине XVIII в. староверы по степени терпимости были в более трудном положении, чем другие христиане (неправославные), мусульмане и евреи, а по юридическому статусу и отсутствию привилегий были приравнены к сибирским шаманистам и самоедам-язычникам (Цыпин 2000, 153).

В каком политическом и идеологическом контекстах выросло и получило дальнейшее развитие отношение екатерининского правительства к староверам в 1760 - первой половине 1790-х гг.? Европейская концепция монарха как распорядителя всеобщего блага привела в России к беспрецедентной сакрализации царя, распространяющейся со времени Алексея Михайловича и характеризующей весь императорский период русской истории. Поскольку в России эта новая идеология полицейского государства сочеталась с имеющим более давнюю традицию мессианизмом, эта идеология теснейшим образом смыкалась с областью веры, и данное обстоятельство делало особо важным участие патриаршей (синодальной) Церкви в утверждении нового мировоззрения. Именно на Русскую церковь и была возложена задача соединить традиционную духовность с культурой, построенной на идее государственного прогресса и монархического всевластия. Церковь приняла на себя эту роль не без сопротивления, но к началу екатерининского царствования основные моменты новой государственной идеологии врастают в самую ткань российского самодержавия. Они составляют тот мифологический фон, на котором вырастают екатерининские начинания.

В этом контексте должно рассматривать усвоение Екатериной не только французских просветительских идей, но и активную политику в отношении староверия в течение более чем тридцати лет ее правления. Как строитель нового мира и царь-спаситель, русский монарх был заинтересован в самих радикальных для своего времени идеях. Этот момент имел значение и для радикализма Екатерины II. Он объясняет, на наш взгляд, зачем острая критика никоновских нововведений и преследования староверов духовными властями, призыв примириться со старыми обрядами и идеи возвращения староверов-эмигрантов в Россию (не требуя от них немедленного перехода в "никонианство"), предоставления им прав подданных во имя всеобщей справедливости, становится частью официальной идеологии екатерининской монархии.

С начала своего правления Екатерина II продолжила решительные шаги, заключающиеся в принятии законов о староверах. Она выразила свое понимание проблемы на общей конференции Сената и Синода 15 сентября 1763 г. (док. 36). В своей речи она высказалась за "свободу креста и обряда", т. е. за обрядовые различия при условии канонического подчинения синодальной Русской церкви. Императрица была озабочена крайне тяжелым состоянием значительной части российского общества, т. е. староверов. В то же время Екатерина II резко критиковала репрессивную политику своих предшественников и недостойные, "безрассудные" взгляды и действия иерархов синодальной Церкви. До нее никто из российских монархов так открыто и смело не высказывал своего мнения о взаимоотношениях между официальным православием и староверием.

Идеи Просвещения и здесь приобретали нереалистичный характер. Представлялось, что если осудить порочные поступки в прошлом, признать двоеперстие и другие старые обряды, то церковный раскол в скором времени исчезнет без всякого насилия над староверами (явными и "благоразумными"). Царь к тому времени уже был главой Русской церкви и творцом церковной политики, и именно поэтому существенные изменения политики в отношении старообрядцев, прежде всего, как подданных царя, могли стать частью официозной идеологии. Для Екатерины уступки староверам стали элементом государственной мифологии, в которой она сама была центральной фигурой. Поэтому церковно-общественное развитие представлялось контролируемым и полностью лежащим в сфере петербургского миража; никакой опасности в этом развитии не ощущалось, а виделось всеобщее примирение интересов, восстановление социальной справедливости и непрерывное поступательное движение к благоденствию и гармонии. После некоторых колебаний в начале правления Екатерины II социальное положение староверов в России постепенно улучшалось. Хотя уже была закрыта Раскольническая контора, манифест 3 марта 1764 г. вновь потребовал от староверов платить двойную подушную подать. Однако указом от 8 ноября 1782 г. эта подать для них была снижена до нормальной (Собрание постановлений 1860, 7-9; Варадинов 1863, 35). В 1762 г. "раскольники" получили право не брить бороды (брадобритие было введено еще при Петре I) и не носить с 1722 г. унизительной одежды, т. е. зипуна со стоячим клееным козырьком и однорядки с ожерельем. С 1769 г. им разрешалось свидетельствовать на суде. В 1782 г. староверы были освобожденные от уплаты двойных налогов, хотя не все сподвижники императрицы высказывались за уступки и тем более покровительство староверов (об этом см. Боченкова 1998, 29-32). С изданием в 1785 г. "Городового положения" прежние указы, категорически запрещавшие "раскольников возводить на власти", также утратили свою силу (док. 45). Таким образом, староверы получили право наравне с другими быть избранными на городские должности и участвовать в работе учреждений впервые утвержденного в России местного самоуправления.

Чем объяснить тот факт, что подобная официозная идеология, важным моментом которой были уступки местным и добровольно вернувшимся зарубежным староверам, сосуществовала с деспотическим самодержавием? Объяснение, видимо, заключается в том, что в России XVIII в. отсутствовала непосредственная связь между идеологией государства и реальным механизмом государственного управления. Приведем один общеизвестный пример для иллюстрации этого положения вещей.

15 сентября 1763 г. Екатерина II произносит свою знаменитую речь о "свободе креста и обряда" на общей конференции Сената и Синода, в большей своей части воспроизводящую суждения обер-прокурора И. Мелиссино. Он разработал проект примирения староверов с Русской церковью, предусматривающий совершение православным священником богослужения по старым книгам под надзором Синода и сохранение старых обрядов (Смолич 1997, 136). Никакой "свободы креста и обряда" в России XVIII в. для староверов не было, и за все время екатерининского царствования даже правила единоверия так и не успели составить, хотя двумя указами императрицы было разрешено епархиальным архиереям поставлять староверам священников, а в августе 1785 г. наместнику Новороссии князю Г. Потемкину было разрешено на этих условиях поселить староверов в Таврической губернии (ПСЗ, т. 22, № 16239). В 1790-х гг. приходы "согласников" (так называли староверов-поповцев, согласившихся принять священников от синодальной Церкви) возникли в Казанской, Нижегородской, Воронежской (в Подонье) епархиях и в Петербурге.

Кроме того, после присоединения к России в 1772 г. части Белоруссии, вместе с проживающими здесь ста тысячами русских выходцев, вопрос о возвращении зарубежных староверов был частично решен (После разделов Речи Посполитой в 1793 и 1795 гг. этот вопрос был в значительной мере решен.). Захват новых земель сопровождался намерением российского правительства видеть своих бывших беглецов не только "верноподданными", но и включенными в господствующую Церковь. Указ Екатерины II от 11 марта 1784 г. Петербургскому митрополиту Гавриилу Петрову разрешал староверам в Белорусском, а также в Малороссийском и Екатеринославском наместничествах "службу Божию отправлять по их обрядам", естественно, подчиняясь при этом синодальной Церкви.

Эмансипация и упорство староверов означали, что развитие этого консервативного и даже радикального (некоторые беспоповские согласия) религиозного движения не вмещалось в рамки мифологии, вросло в реальность русского и других соседних обществ и не было полностью контролируемым. В соответствии с этим при Екатерине II уступками в социальной области и относительной религиозной терпимостью государственная политика в отношении староверия в основном продолжала линию политики 1667-1762 гг. (все же это главная характеристика 64-летнего периода, т. е. от 1762 до 1826), вместе с тем приобретая охранительный и репрессивный характер. Запрет на строительство старообрядческих храмов (в 1768 и 1778) (док. 40), приравнение "тайных" староверов, как и "беглых попов" к государственным преступникам (до 1782; см. док. 44; ПСЗ, т. 22, № 16236), новые угрозы эмигрировавшим староверам и их принудительные перемещения из Речи Посполитой в Россию, закрытие старообрядческих типографий в Клинцах Черниговской губернии (уже при Павле I, в 1797) были отдельными проявлениями этого нового положения вещей.

Русский историк А. Ряжев замечает, что предоставление религиозной "автономии" сформировавшимся за рубежом и затем переселившимся в Россию старообрядческим общинам иргизких монахов на основе указов от 14 декабря 1762 г., 3 марта 1764 г. и 31 августа 1797 г. было устойчивой тенденцией внутренней политики государства, которая, однако, вступала в противоречие с основной целью его религиозной политики (Ряжев 1994, 76). Что касается зарубежных староверов, то отношение к ним правительства Екатерины ІІ было более строгим: вместе с манифестами о призыве к возвращению (1762, 1763, 1764, 1779, 1780, 1787) проводились и репрессии. В 1763 г. во время междуцарствия в Речи Посполитой, когда на ее территорию были введены русские войска, Екатерина ІІ считала нужным "беглых российских подданных забрать и с дальних мест отослать на поселения [в Россию]", не считаться с действующей договоренностью с соседним государством и "поселенные места [россиян] разорить, а жителей в Россию переселить на давние места" (док. 37).

Все же "возвращение утеклецов" шло очень медленно: в первые 8-9 месяцев после публикации указов Сената от 14 декабря 1762 г. и 20 мая 1763 г. о разрешении староверам вернуться из Речи Посполитой, по данным, полученным из Псковской провинциальной канцелярии, оттуда возвратились лишь восемь человек; по данным главной пограничной комиссии Новгородской губернии вернулось или было выдано 119 человек; из Рижской губернской канцелярии сообщалось о двух "присланных с застав не помнящих родства российских людях". Всего согласно рапортам из-за границы добровольно возвратились 129 человек, 72 из них были переданы по требованию российской стороны (Акты 18 в., 19-20).

Для выжидавших или не желавших возвращаться из Речи Посполитой староверов манифесты императрицы, приглашавшие русских беглецов вернуться в Россию и обещавшие им разные "матерния щедроты", были практически ультиматумом. Соображения экономической пользы и отчасти забота о "гибнущих душах" вне официального православия за границей подталкивали правительство Екатерины ІІ наряду с дипломатическими, пропагандистскими мерами прибегать и к агрессивным силовым действиям с целью ускорить безнадежно медленную реэмиграцию из Речи Посполитой.

Во второй половине XVIII в. возвращение эмигрантов происходило в значительной мере посредством их насильственного захвата военными командами, посылаемыми в пограничные районы. В 1764 г. генерал-майор Маслов с двумя полками осуществил печально известную вторую "выгонку" Ветки, вследствие которой на поселение в Россию, большей частью в Сибирь, было угнано огромное количество - почти 20 тысяч ее жителей. После этого Ветка уже не смогла восстановиться как религиозный центр, уступив свое место Стародубью. В 1765 г. указ Сената, подтвержденный императрицей, предусматривал "не самовольно возвращенных же всех Российских беглецов", т. е. пригодных для военной службы мужчин, отправлять в Сибирь и сдавать в рекруты для укомплектования там вновь создаваемых двух конных и пяти пехотных полков, а остальных - женщин, детей и стариков - туда же на поселение (см. док. 39).

В 1767 г. дворяне Новгородской и Смоленской губерний в своих наказах депутатам в Комиссию по подготовке проекта Нового Уложения просили усилить охрану границы, помочь им вернуть беглых крестьян как в стране, так и из-за рубежа и навести порядок в судопроизводстве отдельных уездов. Однако в 1767 г. Екатерина II признала: "Нет надежды, чтобы они (старообрядцы) возвратились в Россию, еще менее, к православию, покамест они там <...>" (цит. по: Ряжев 1994, 72).

Тем не менее, меры, принятые правительством в начале 1760-х гг., возымели некоторое действие и побудили небольшую часть староверов переселиться в Россию, поскольку отвечали некоторым важным условиям, излагавшимся в прошениях, неоднократно поступавших в Сенат в 1740-1750-е гг. от зарубежных староверов. Они гарантировали защиту от религиозных преследований и возможность записи в число помещичьих или государственных крестьян, в купеческое и в городское сословия.

Таким образом, при Екатерине II в Россию вернулись или были насильственно возвращены сотни, тысячи, а на примере ветковских старообрядцев - десятки тысяч людей, большинство, видимо, из пограничных поветов Речи Посполитой.

Все мы знаем, что Екатерина была великой императрицей. Одно присоединение Крыма и южных губерний к России, чего стоит. Но вот насколько великой. Не оттого ли, что она умела выбирать фаворитов и делить с ними не только власть, но и ложе, или и по другим причинам.
Достаточно посмотреть на знаменитый памятник Екатерине в Петербурге, на котором она окружена выдающимися мужчинами. Правда, среди них есть и женщина, Екатерина Дашкова (Екатерина Малая).
Недавно убедился в том, что Екатерина действительно была умнейшей женщиной. И без всяких фаворитов. Для этого достаточно было прочитать речь о старообрядчестве, сказанную ей на общей конференции Сената и Синода. Практически через год после государственного переворота, приведшего ее к власти. Речь настолько смелую и умную, что диву даешься.
О чем шла речь. Об огромных неустроениях внутри России, возникших из-за знаменитого Раскола Русской православной церкви, случившегося при царе Алексее Михайловиче и патриархе Никоне.
В свое время читал историческую и художественную литературу, описывающую Раскол. А основной идеи того, отчего он случился, в голове не сложилось. Прочитав начало речи Екатерины, все мгновенно встало на свои места. Дело было в присоединении к России Украины при Алексее Михайловиче. И в отличиях отправления православного христианского культа на присоединенных территориях и в самой России, в Москве.
Посчитали, что Россия оказалась далеко, была отрезанной от греческих отцов церкви. А Украина была ближе к ним. А значит, киевские отцы могли в большей степени правильно сохранять православный культ, чем московские.
Характерный пример. На Украине крестились троеперстно, в России – двоеперстно. И я так понимаю, в интересах создания более крепкого объединенного государства, было решено перейти на украинское богослужение. А те, кто оставался верен старому культу отцов и дедов, подверглись гонениям, пыткам, казням, были вынуждены переселяться в глухие места. Иначе говоря, за присоединение Украины пришлось заплатить дорогой ценой, расколом русской православной церкви.
Вот, что говорит об этом Екатерина. «О падении нашем (недостаточная чистота обряда (авт.) не сами мы, русские (а Екатерина ведь немка (авт.)) догадались, а надумали нас греческие и киевские отцы, примерно с 1649 года начавшие наезжать на Москву. Первая из погрешностей, на которую они указывали с наибольшим рвением …, было сложение двух перстов для крестного знамения».
И дальше она сравнивает эти различия с различием, которое увидел Гулливер в стране лилипутов. У лилипутов требовалось разбивать яйца с острого конца. Тех же, кто разбивал их с тупого конца, сажали на кол и жгли на кострах. И Екатерина вопрошает «не суть ли они (осуждения греческими и киевскими отцами московского культа) внушения суетности, тщеславия и склонности греческих и киевских отцов учить и драть за ухо нашу отечественную церковь, а при этом обирать наших царей и народ…
По-моему, господа сенаторы, государю Алексею Михайловичу следовало бы всех этих греческих отцов выгнать из Москвы и навсегда запретить въезд в Россию, чтобы они не имели возможности затевать у нас смуты, а киевских отцов просто рассылать по крепостям и монастырям на смирение».
Екатерина говорит о том, что она спрашивала преосвященных пастырей «зачем они определили лишить церкви таинств каждого из православных за то только, что они крестятся двумя перстами».
И получила несуразный с ее точки зрения ответ. Из-за послушания великому и святому Собору 1667 года, положившему клятвенные запрещения на двоеперстие.
Но что прикажете делать, это я уже передаю ее текст своими словами, если запреты безрассудны. И императрица говорит обидные слова Синоду. Для нее эти запреты ничтожнее комара. Тот может хоть укусить. А в данном случае все больше похоже на перебранку торговцев на базаре.
Ну а дальше следует свидетельство ее глубочайшего ума. В решении Собора о старообрядцах было сказано, что кто из них умрет в упрямстве, то буде не прощен и не разрешен после смерти и после того, как камения и древеся растлятся. Но что это, как не глупость, говорит Екатерина. Из этого решения следует, что тела еретиков останутся нетленными и не предадутся разложению. И знают ли отцы церкви, хоть один такой случай.
Что же Вы говорите, Священный Синод. Режете языки, вешаете, гнобите. И кого? Тех, кто остался верным вере и обряду отцов. Христиане ли Вы после этого?
Вы говорите на это, что Собор – голос церкви. А церковь непогрешима. Народ, узнав, что Собор не прав, может поколебаться в вере в церковь. Но такая церковь ложная. Вот так прямо и недвусмысленно. Ничего себе, друзья читатели. Такое и сейчас, если кто и скажет, то про себя. А тут императрица перед огромным собранием власть имущих, только-только занявшая трон, говорит такое и ничуть не стесняется.
Но она бьет наотмашь не только своим высоким положением, но и безупречной логикой. Народ валит валом в церковь, конечно, со своим унаследованным от отцов двуперстием, а архипастыри встречают его проклятиями и угрозами истязаний и казней».
Но это бы еще что. А как Вам нравятся такие ее слова. «Скажу яснее и прямее: не в ту церковь, которая имеет право исправить ошибки своих первосвятителей, а ту, в которой эти первосвятители не только не дозволяют никому обличать свои ошибки, но и принуждают веровать в эти ошибки, как во внушение Бога. Но ни престол, ни государство не могут быть крепки, стоя на лжи и обмане».
Ну и что отвечает Синод на слова государыни. «Церковь непогрешима, а Собор - ее голос … Веруем во Христа, веруем и в его церковь. … Твоя власть, великая государыня, над нашей жизнью, но жизнь наша - Христос и его церковь, за Христа и церковь мы и умереть готовы. Делай, государыня, что тебе угодно, но без нас».
Екатерина мгновенно реагирует. Она обращается к сенаторам: «Слышите, какую хулу возводят архипастыри на Христа и его церковь. Разве могут быть святыми соборы разбойничьи? … Нам то, императрице русского народа, какое дело до святости и великости Собора, если постановления его безумны. … Основания государственности есть семья, крепость семьи, почтительная преданность родителям, … благоговейное отношение к памяти предков. Дозволим ли мы, кому бы то ни было … бросать грязь и огненные стрелы в верования, обычаи и в справедливый обряд предков».
И императрица крестится двумя перстами. А теперь, взывает она к Святейшему Синоду, назовете ли Вы меня еретичкой?
Но Собор ерепенится. Екатерину еретичкой, конечно, не называет, но дерзает сказать, что не примет участия в разрушении православной церкви, а значит и в разрушении престола.
Екатерина парирует. Значит, престол разрушится с точки зрения церкви, если государь правит разумно и справедливо. И не разрушится, если всех казнить налево и направо. И никого не миловать.
Сенат естественно склоняется на ее сторону. Дескать, ну и бог с ним с Синодом. Объявляй свободу, как надо креститься, и дело с концом.
Но с этим не согласна теперь уже императрица. Она не желает унизить Синод. За неимением лучшего, подколола она Синод, это высшее церковное учреждение и с ним надобно считаться. В противном случае иноземцы могут решить, что у нас нелады, а сие не здорово. Но тут же она делает неожиданный ход конем. Секретарь, садитесь и пишите манифест об отмене государственной религии и свободе исповедования. И я его при Вас подпишу.
Члены Синода бросаются на колени. Все, что угодно, только не это.
Тогда Екатерина милостиво улыбается и начинает излагать историю Раскола, как будто перед ней школяры. Русский православный народ испокон крестился двуперстно … Нам не было никакого дела до обрядности греков, а равно и грекам до нашей. … Восточные отцы, епископы, митрополиты, патриархи, бывая у нас, на Москве, прославляли благочестие Руси, сравнивая с солнцем, освещающим Вселенную».
Но вот явился Никон, наехали с Украины Киевские отцы, а с ними и греческие. Посыпались осуждения двоеперстия. «Собинный» друг Никона царь Алексей Михайлович включился в процесс, творя сначала гражданские, а затем и смертельные казни. Все это встретило негодование в русском народе. Власти им пренебрегли… Больше того правительство стало на сторону иноземных агитаторов и авантюристов». Как это похоже на то, что у нас происходило недавно, а порой и сейчас происходит.
«Правительство в полном составе изменило Отечеству и этой измены потребовало от народа … Если просвещенные и преосвященные архипастыри первые обратились к народу с ругательствами, то можно ли винить народ, что он ответил им тем же».
А дальше, вообще уже из ряда вон выходяще. Екатерина называет Никона зверообразным человеком, а царя Алексея Михайловича, отца Петра Великого, тупым. И что же теперь? Раскол только крепнет, несмотря на все ожесточения против него.
Но Екатерина делает очередной поворот в своих рассуждениях. Она отрицает то, что имеет целью вернуть русский народ к двоеперстию и старому обряду. Она просто хотела высказать начистоту то, что у нее накопилось внутри при изучении этого труднейшего вопроса. А вот решить его с наскоку никак нельзя. Надо двигаться ощупью, шаг за шагом. Надо сначала разобраться, что представляла из себя русская церковь до Никона, который вызывает у нее отвращение. Какую задачу ставил Никон. Построить четкую иерархию с полным подчинением ему не только церкви, но и царя. Народ хочет возвращения к вере, благочестию, любви и свободе. Что сделал Алексей со своим народом? Да только то, что народ стал видеть в нем не отца Отечества, а Антихриста. «Государство не могло и не должно терпеть над собой в пастырях второго великого государя, и первый, кто об этом догадался, был сын Алексея, Петр Великий. Он заменил патриарха Синодом. Я бы так не сделала, говорит Екатерина. Но что есть, то есть. Священный Синод, значит священный Синод. Но священный Синод еще не знает, как «мерзит в нашей душе убивать в народе дух и жизнь, совесть, смысл и свободу».
Священный Синод считает, что Екатерина разрушает свой престол. А разве это делает не пропасть, вырытая между престолом и народом.
Если сказать коротко, то Екатерина все-таки вырвала у Священного Синода решение, согласно которому те, кто церкви повинуется, в нее ходят, все обязанности христианские выполняют, могут креститься и двумя перстами. И они не раскольники. И с них двойной подушный налог не берется.
Эх, нам бы в современной России найти такого высокообразованного и умного руководителя. А если бы еще и такую же женщину. Но это я уже размечтался. Такие рождаются раз в сотни лет. Что ж будем ждать, что еще остается.

На сегодняшний день в России насчитывается порядка 2 миллионов старообрядцев. Существуют целые деревни, населенные приверженцами старой веры. Несмотря на малочисленность, современные старообрядцы остаются тверды в своих убеждениях, избегают контактов с никонианцами, сохраняют традиции предков и всячески сопротивляются «западным влияниям».

В последние годы в нашей стране растет интерес к старообрядчеству. Многие как светские, так и церковные авторы публикуют материалы, посвященные духовному и культурному наследию, истории и современному дню старообрядчества. Однако сам феномен старообрядчества, его философия, мировоззрение и особенности терминологии исследованы до сих пор слабо.

Реформы Никона и зарождение «раскольничества»

Cтарообрядство, имеет древнюю и трагическую историю. В середине 17-го века патриарх Никон при поддержке царя осуществлял религиозную реформу, задачей которой было приведение процесса богослужения и некоторых обрядов в соответствие со «стандартами», принятыми Константинопольской Церковью. Реформы должны были повысить престиж и Русской Православной Церкви, и русского государства на международной арене. Но не вся паства восприняла нововведения положительно. Старообрядцы – это как раз те люди, которые сочли «книжную справу» (редактирование церковных книг) и унификацию богослужебного чина кощунством.

Изменения, утверждённые церковными Соборами в 1656 и 1667 годах, неверующим могут показаться слишком незначительными. Например, был отредактирован «Символ Веры»: о царстве Божием предписывалось говорить в будущем времени, из текста были убраны определение Господа и противопоставительный союз. Кроме того, слово «Иисус» отныне было велено писать с двумя «и» (по новогреческому образцу). Старообрядцы это не оценили. Что касается богослужения, то Никон отменил малые земные поклоны («метания»), традиционное «двуперстие» заменил «троеперстием», а «сугубую» аллилуйю – «трегубой». Крестный ход никонианцы стали проводить против солнца. Также были внесены некоторые изменения в обряд Евхаристии (Причастия). Реформа также спровоцировала постепенное изменение традиций церковного пения и иконописи.

Реформаторы-никонианцы, обвиняя своих идеологических противников в расколе Русской Православной Церкви, употребляли понятие «раскольник». Оно приравнивалось к термину «еретик» и считалось оскорбительным. Приверженцы традиционной веры так себя не называли, они предпочитали определение «древлеправославные христиане» или «староверы».

Поскольку недовольство староверов подрывало основы государства, и светские, и церковные власти подвергли оппозиционеров гонениям. Их лидер, протопоп Аввакум, был сослан, а потом сожжён заживо. Та же судьба постигла многих его последователей. Более того, в знак протеста старообрядцы устраивали массовые самосожжения. Но, конечно, не все были столь фанатичны.

Из центральных областей России староверы бежали в Поволжье, за Урал, на Север При Петре I положение старообрядцев чуть улучшилось. Они были ограничены в правах, им приходилось платить двойные подати, но зато они могли открыто исповедовать свою религию. При Екатерине II старообрядцам было разрешено вернуться в Москву и Санкт-Петербург, где они основали крупнейшие общины. В начале 19-го века правительство опять принялось «закручивать гайки». Несмотря на притеснения, старообрядцы России преуспевали. Самые богатые и успешные купцы и промышленники, самые зажиточные и рачительные крестьяне воспитывались в традициях «древлеправославной» веры.

Недовольство такой реформой усугублялось и ситуацией в стране: крестьянство сильно обнищало, а некоторые бояре и купцы выступили против закона об отмене их феодальных привилегий, объявленного царем Алексеем Михайловичем.Все это привело к тому, что некоторая часть общества откололась от церкви. Подвергаясь гонениям со стороны царского правительства и духовенства, старообрядцы были вынуждены скрываться. Несмотря на жестокие преследования, их вероучение распространилось по всей территории России. Центром их оставалась Москва. В середине 17 века на отколовшуюся церковь русская православная церковь наложила проклятие, снято оно было лишь в 1971 году.

Старообрядцы - ярые приверженцы старинных народных традиций. Даже летоисчисление они не меняли, поэтому представители этой религии ведут счет годам от сотворения мира. Они отказываются учитывать любые изменившиеся условия, главное для них - жить так, как жили их деды, прадеды и прапрадеды. Поэтому не приветствуется изучение грамоты, посещение кино, слушание радио.

Кроме того, старообрядцами не признается современная одежда и запрещено брить бороду. В семье царит домострой, женщины следуют заповеди: «Жена да убоится мужа своего». А дети подвергаются телесным наказаниям.

Общины ведут очень замкнутый образ жизни, пополняются только за счет своих детей.Они не бреют бороды, не употребляют спиртное и не курят. Многие из них носят традиционную одежду. Староверы собирают древние иконы, переписывают церковные книги, учат детей славянскому письму и знаменному пению.

Из различных источников.

Вторая половина XVIII в. - особый период в истории старообрядчества. К концу царствования Елизаветы Петровны отношение к держателям старой веры начало меняться. Первопричиной стала забота о заселении южных степей. В 1761 г. появился указ, приглашающий и разрешающий тем старообрядцам, которые покинули Россию в годы гонений, вернуться в Отечество. Конечно, добровольное переселение старообрядцев было возможно только после предоставления им льгот. Петр III дал ста-рообрядцам обещание, что в "содержании закона по их обыкновению и старопечатным книгам ни от кого возбранения не будет". Екатерининский указ 1762 г. подтверждал права переселяющихся в Россию старообрядцев и гарантировал, что "как в бритье бород, так и в ношении указного платья никаких притеснений не будет". Позднейшие указы уравняли старообрядцев в правах с остальным населением, предоставив им право свидетельствования в суде (1769 г.), освободив от двойного подушного оклада (1782 г.), разрешив занимать общественные должности (1785 г.).

Образ Екатерины II, мудрой покровительницы старообрядцев, надолго запечатлелся в их памяти. В начале XX в. старообрядческая типография в Москве тиражировала речь Екатерины II, произнесенную, по утверждению старообрядцев, на общей конференции Сената и Синода 15 сентября 1763 г. "Телесные озлобления и смертельные наказания, кнут, плети, урезания языков, костры, срубы - все это против кого? Против людей, которые желают одного: остаться верными обряду и вере отцов!" - восклицала императрица.

Исходя из потребностей общежительства, выговские киновиархи стремились устанавливать контакты с самыми высокопоставленными вельможами России. Нередко они обращались к петербургским чиновникам, надеясь обрести защиту от произвола местной администрации или добиться привилегий.

Источниковая база изучаемого вопроса невелика. Это, в основном, личная переписка выговских киновиархов с петербургскими чиновниками. Догадываться о ее существовании можно только на основании косвенных свидетельств, так как переписка почти не сохранилась.

Значительная часть документов связана с пребыванием в Карелии Г. Р. Державина. Речь идет прежде всего о замечаниях первого олонецкого губернатора на "Топографическое описание", составленное Т. И. Тутолминым. Определенный интерес представляют "Оправдания Тутолмина знатным особам в Петербурге и воэражения на оные Державина". Хотелось бы обратить внимание на самое раннее - 1860 г. - издание записок Г. Р. Державина с комментариями П. И. Бартенева. Перечисленные ис-точники позволяют существенно дополнить сведения, содержащиеся в "Поденной записке..." - дневнике путешествия Г. Р. Державина по Олонецкому наместничеству.

Источники, повествующие о контактах старообрядцев с другими екатерининскими вельможами, не столь многочисленны. Наиболее подробны сведения о близком знакомстве выговского киновиарха Андрея Борисова с петербургским губернатором У. С. Потаповым. Гораздо меньше сведений о переписке выговских старообрядцев с сенатором А. Р. Воронцовым. О тесных контактах выговцев со всемогущим Г. А. Потемкиным можно судить на основании косвенных свидетельств.

Известно, что Г. А. Потемкин с симпатией относился к старообрядцам. Причиной его расположения к религиозным диссидентам были не только прагматические соображения (заселение степей), но и постоянный интерес к религиозным вопросам. Племянник Г. А. Потемкина Л. Н. Энгельгардт вспоминал: "...во время своей силы он держал у себя ученых раввинов, раскольников и всякого звания ученых людей; любимое его было упражнение, когда все разъезжались, призывать их к себе и стравливать их, а между тем сам изощрял себя в познаниях".

О контактах Г. А. Потемкина с выговскими старообрядцами свидетельствует Г. Р. Державин, который отмечал в своих "Записках...", что "славный тогда" выговский киновиарх Андрей Борисов жаловался Потемкину на Державина, который требовал проверять "пашпорта" скрывающихся на Выге староверов. Другим свидетелем стал Жильбер Ромм, который, со слов Андрея Борисова, перечисляет крупных администраторов, так или иначе связанных со старообрядцами. В их числе выговский киновиарх с гордостью назвал Г. А. Потемкина. По свидетельству Павла Любопытного, Андрей Борисов был "друг вельмож царского двора", составил "много посланий высоких, витийством украшенных" и писал даже "многократно высокому известнейшему князю, господину Потемкину, его благодетелю и другу". Столь же трудно судить о связях выговских старообрядцев с другими влиятельными администраторами екатерининской эпохи: А. Р. Воронцовым, Т. И. Тутолминым, У. С. Потаповым. Свидетельства о контактах со старообрядцами двух первых чиновников сохранились в письмах А. Р. Воронцова Т. И. Тутолмину, хранящихся в архиве Санкт-Петербургского Института истории. А. Р. Воронцов в одном из писем поручал Т. И. Тутол-мину передать на Выг письмо, адресованное Андрею Борисову. Стиль послания позвляет утверждать, что это было уже не первое поручение подобного рода. Тимофею Ивановичу не пришлось объяснять, кто такой Андрей Борисов. Более того, он знал, когда выговский киновиарх приедет в Петрозаводск.

Несколько более подробны сведения о переписке между Андреем Борисовым и петербургским губернатором У. С. Потаповым. Устин Семенович, во исполнение высочайшего рескрипта от 13 января 1782 г. пролагавший дорогу в Архангельск, посетил выговское общежительство. Андрей Борисов в письме, опубликованном В. Белоликовым, утверждает, что Потапов "персонально зрел больницы (выговские. - М. П.) во всем убожестве и сирот крайнее неиметельство". О совместной трапезе петербургского губернатора и выговских старообрядцев упоминает Жильбер Ромм.

В.Белоликов оценивает переписку У.С.Потапова и Андрея Борисова как чрезвычайное явление в истории старообрядчества. По мнению того же автора, указы о снятии со старообрядцев двойного подушного оклада и о "уничтожении хульного имени раскольник" были "испрошены никем иным, как Андреем Борисовым через посредство санкт-петербургского губернатора Потапова, что со всей очевидностью обнаруживается из переписки Андрея Борисова с Потаповым".

Из опубликованных писем ясно, что Андрей Борисов "испрашивал" благоприятные для старообрядцев указы от У. С. Потапова, а тот в свою очередь обещал ходатайствовать перед императрицей. Старообрядческие авторы склонны преувеличивать заслуги А. Борисова, который, по словам Павла Любопытного, "сверг со старообрядцев тяжкое бремя двойного оклада, носимое ими за благочестие с лишком 50 лет, и уничтожил из всех судебных мест хульное слово раскольник, употребляемое по изуверству над православными ". На фоне столь благожелательного отношения влиятельных вельмож к старообрядцам конфликт выговского "большака" и первого олонецкого губернатора становится совершенно особым явлением. Державин прибыл в Олонецкую губернию с сильным предубеждением против старообрядцев. В памяти свежи воспоминания о крестьянской войне под предводительством Е. И. Пугачева. Новоиспеченный губернатор видел в старообрядцах не религиозных вольнодумцев, а неблагонадежных граждан. И он не был одинок в своих воззрениях. Его недоброжелатель, князь А. А. Вяземский, писал в 1784 г.: "Он (раскол. - М. П.) есть некоторым семенем несогласия в государстве. Ибо раскольники одного с собой Отечества людей и того же государства подданных отвращаются и ненавидят <...> властей светских и духовных как внутренно сами не любят, так и других своим примером, а при том и глухими разговорами на то же приводят".

Конечно, олонецких старообрядцев нельзя обвинить в неподчинении властям. Губернатору было известно, что во время Кижского восстания старообрядцы оказались в числе немногих, оставшихся лояльными. В то же время некоторые священники, судя по материалам сенатской следственной комиссии, принимали участие в волнениях на стороне крестьян. Однако в 1784 г., незадолго до приезда Г. Р. Державина, произошло событие, которое дало повод для возобновления старых обвинений против старообрядцев. Речь идет о массовом самосожжении в деревне Фофановской. Акту груп-пового самоубийства предшествовала тщательная подготовка, хладнокровная распродажа имущества, созыв сторонников. Точное число погибших осталось неизвестным. Прибывшая вскоре комиссия Синода составила отчет, наполненный леденящими душу подробностями. Приступив к исполнению губернаторских обязанностей, Г. Р. Державин поспешил дать распоряжение зем-ской полиции "о недопущении раскольников сжигать самих себя, как они прежде часто из бесноверства чинили". Документ ориентировал полицию на слежку за старообрядцами. Он противоречил политике веротерпимости, но полностью соответствовал тревожной обстановке, сложившейся вокруг ста-рообрядческих "жилищ".

С тех пор Державин внимательно следил за жизнью Выга. Вскоре он получил донос о намерении старообрядцев канонизировать Корнилия Выговского. Информация представляется вполне правдоподобной. Известно 70 списков жития Корнилия. В XVIII в. на Выге была составлена служба в его честь. Один из списков жития попал в руки Державина и был внимательно прочитан. Но кроме того, в доносе указывалось, что в выговском общежительстве изготовлен некий "восковой идол" - мощи Корнилия. Снарядили комиссию, однако явных доказательств обнаружить не удалось. Это не помешало Державину утверждать, что "идол" существует, но старообрядцы успели узнать о предстоящей проверке.

Готовность Державина верить любым доносам на старообрядцев подтверждается и упоминанием в его "Поденной записке" "прекрасных келейниц, чаятельно для большего в правоверии подвизания" проживающих в кельях богатых старообрядцев. Такое наблюдение, конечно, нельзя сделать при кратковременном визите. Доносы о неблагопристойном поведении выговцев поступали в различные инстанции задолго до екатерининскои эпохи.

Немаловажным мероприятием Державина стала попытка пресечь приток беглых на Выг. Губернатор, как было упомянуто, отдал распоряжение о проверке "пашпортов". Указанное мероприятие стало одной из многочисленных акций, направленных на очистку губернии от "упражняющихся в неблаговидных поступках" лиц. О масштабах действий свидетельствует тот факт, что в губернию на помощь немногочисленным стражам порядка были направлены отряды башкир. Для Выга державинские мероприятия имели особое значение. Постоянный приток рабочей силы в селения, входящие в число "выгорецких раскольнических жилищ", являлся одной из основ бла-госостояния общежительства. Он позволял скорректировать неблагоприятные демографические тенденции, возникшие в селениях старообрядцев.

Державин, очевидно, понимал, что одних административных мер недостаточно для борьбы с авторитетными противниками. Не менее важно было подорвать престиж выговских киновиархов. И Державин не жалеет сил для достижения поставленной цели. Старообрядцы утверждали, что Денисов владел латинским языком. Державин оспаривает зту точку зрения, указывая, что, возможно, Денисов пользовался переводами. Перу олонецкого губернатора принадлежит характеристика Андрея Денисова, в которой в равной степени заметны и пыл литератора, и последовательность чиновника, вступившего в борьбу с нарушениями закона. "В сочинениях его, - писал Г. Р. Державин, - вообще примечается смелое и пылкое воображение, достаточное знание церковных книг, но мало или совсем нет здравого рассудка и филографии".

Не скупится Державин и на язвительные замечания в адрес другого авторитетного настоятеля - Андрея Борисова. В "Поденной записке..." читаем: "...он сажает на цепь и бьет бедных, налагает великие денежные епитимии на богатых". Заметим, что сходных воззрений придерживался и посетивший Выг одновременно с Державиным Жильбер Ромм.

Высказывания Г. Р. Державина о Выговском общежительстве противопоставлены взглядам Т. И. Тутолмина. Тимофей Иванович, как и Державин, встречался с Андреем Борисовым. Но отношения архангельского и олонецкого генерал-губернатора с выговским киновиархом были не только деловыми, но и, вполне возможно, дружескими. Вероятно, не в последнюю очередь по этой причине Тутолмин акцентирует внимание на светлых сторонах в жизни Выга. Генерал-губернатор отмечает стремление к знаниям, присущее, по его мнению, всем старообрядцам, с почтением отзывается о призрении убогих и больных, происхождение киновии связывает с Соловецким монастырем - одной из главнейших святынь Руси. На этом фоне утверждения того же автора о том, что "каждый находящийся в общежительстве либо лжец, либо лицемер", кажутся критикой в "улыбательном духе", а не серьезным обвинением. Таким образом, суждения Г. Р. Державина о выговских старообрядцах стали составной частью общеизвестного конфликта с Тутолминым. Державин, очевидно, стремился подчеркнуть не-способность Тутолмина разобраться в событиях и людях на вверенной его управлению территории.

Однако это лишь частичное объяснение. Изучение жизни старообрядческого общежительства, проведенное на основании собственных впечатлений и доносов, которым Державин полностью доверял, привело его к выводу о том, что способы привлечения новых членов в общену явно незаконны. Ожидать от киновии выгод для казны не приходилось. Пользы для окружающего населения Державин, в отличие от Тутолмина, не видел. Зная о поддержке общежительства со стороны влиятельнейших лиц в государстве, Державин не осмеливался призывать к разгрому киновии. Однако такой вывод напрашивается из его "Записок".

Результат открытого противостояния выговского "большака" и екатерининского губернатора виден из "Записок" Г. Р. Державина. В них Г. Р. Державин указывает, что причиной оскорбительно быстрого - через полтора года после назначения на должность - перевода его в Тамбов было, с одной стороны, "недоброжелательство" фаворита Екатерины II А. П. Ермолова, а с другой - "неудовольствие от князя Потемкина" из-за притеснений старообрядцев.

Однако Державин в своих "Записках" предлагает довольно одностороннее объяснение. Он ничего не говорит о своих многочисленных недоброжелателях, которые вовсе не успокоились после отправки Державина в Петрозаводск. Однако сам факт упоминания в "Записках" старообрядческих жалоб в числе факторов, оказывающих влияние на принятие важнейших решений, примечателен.

В чем же причина столь благожелательного отношения властей к выговским старообрядцам? На основании имеющихся источников можно сделать лишь предположения. Во-первых, существенную роль могли сыграть подарки и тонкое искусство лести, которым, судя по опубликованным письмам, в совершенстве владел Андрей Борисов. Кроме того, общежительство исправно платило налоги и поставляло работников на заводы. Во-вторых, не следует забывать о растущем влиянии старообрядчества - и олонецкого, и общероссийского - в экономической сфере. Трудно, наконец, оспорить высокую образованность старообрядческих наставников. И то и другое было особенно заметно на фоне нищеты и малограмотности основной массы духовенства. Несомненная заслуга выговских киновиархов состоит в том, что они сумели блестяще использовать ситуацию и сохранить во всей славе феномен росийской культуры - Выговское общежительство.

"Выговская поморская пустынь и ее значение в истории России. Сборник научных статей и материалов". Санкт-Петербург, 2003