В нижнем течении реки Печеры, в 20 километрах от современного города Нарьян-Мар, когда-то был Пустозерский острог – первый русский город в Заполярье. Сейчас этот форпост освоения Россией Севера и Сибири прекратил свое существование.

Город был заброшен в 20-х годах прошлого столетия. Ни остатков крепости, ни жилых домов в здешних тундрах не сохранилось. Только высится странный памятник: из бревенчатого сруба поднимаются, подобно двуперстию, два деревянных обелиска, увенчанных навесом-голбцом. Это памятник «пустозерским страдальцам», сожженным по преданию на этом самом месте. Один из них – протопоп Аввакум Петров, одна из самых ярких личностей эпохи церковного раскола, священник, писатель, бунтарь и мученик. Какой же была судьба этого человека, приведшая его в дикий заполярный край, где он нашел свою смерть?

Приходской священник

Родился Аввакум Петров в 1620 году в семье приходского священника Петра Кондратьева в селе Григорове под Нижним Новгородом. Отец его, по собственному признанию Аввакума, был склонен к «питию хмельному», матушка, напротив, жизни была самой строгой и тому же учила сына. В 17 лет Аввакум по приказанию матери женился на Анастасии Марковне, дочке кузнеца. Она стала ему верной женой и помощницей на всю жизнь.

В 22 года Аввакум был рукоположен в диаконы, еще через два года – в священники. В молодости Аввакум Петров знался с многими книжными людьми того времени, в том числе и с Никоном, тем самым, который впоследствии станет инициатором церковных реформ, приведших к расколу.

Однако до поры до времени их пути разошлись. Никон уехал в Москву, где быстро вошел в кружок приближенных к молодому царю Алексею Михайловичу, Аввакум стал священником села Лопатицы. Сначала в Лопатицах, затем в Юрьевце-Повольском Аввакум проявил себя таким строгим и нетерпимым к человеческим слабостям попом, что неоднократно был бит собственной паствой. Он прогонял скоморохов, обличал грехи прихожан в храме и на улице, однажды отказался благословить боярского сына за то, что тот бреет бороду.

Противник Никона

Спасаясь от разгневанных прихожан, протопоп Аввакум с семьей перебрался в Москву, где надеялся найти покровительство у своего давнего приятеля Никона и ближнего царского окружения. Однако в Москве по инициативе Никона, ставшего Патриархом, началась церковная реформа, и Аввакум довольно быстро сделался лидером ревнителей старины. В сентябре 1653 года Аввакум, написавший к тому времени ряд резких челобитных царю с жалобами на церковные нововведения и не стеснявшийся выступать против действий Никона публично, был брошен в подвал Андроникова монастыря, а затем сослан в Тобольск.

Ссыльный

Сибирская ссылка длилась 10 лет. За это время Аввакум и его семья прошли путь от относительно благополучной жизни в Тобольске до страшной Даурии – так называли в ту пору Забайкальские земли. Аввакум никак не желал смирять своего сурового, неуступчивого нрава, повсюду обличал грехи и неправду прихожан, в том числе и самых высокопоставленных, гневно клеймил нововведения Никона, которые достигали Сибири, и в результате оказывался все дальше и дальше от обжитых земель, обрекая себя и семью на более тяжелые условия жизни. В Даурии он оказался в составе отряда воеводы Пашкова. Про отношения с этим человеком Аввакум написал так: «То ли он меня мучил, то ли я ево, не знаю». Пашков не уступал Аввакуму в суровости и крутости характера, и, похоже, поставил целью сломать упрямого протопопа. Не тут-то было. Аввакум, неоднократно битый, обреченный на зимовку в «студеной башне», страдающий от ран, голода и холода, смиряться не желал и продолжал клеймить своего мучителя.

Расстрига

Наконец Аввакуму разрешили вернуться в Москву. Вначале царь и его приближенные приняли его ласково, тем более что Никон в ту пору был в опале. Впрочем, очень скоро стало ясно, что дело не в личной вражде между Аввакумом и Никоном, а в том, что Аввакум является принципиальным противником всей церковной реформы и отвергает возможность спасения в Церкви, где служат по новым книгам. Алексей Михайлович сначала увещевал его, лично и через друзей прося его угомониться и прекратить обличение церковных нововведений. Однако терпение государя все же лопнуло, и в 1664 году Аввакум был сослан в Мезень, где продолжил свою проповедь, очень горячо поддержанную в народе. В 1666 году Аввакума привезли в Москву на суд. Для этой цели специально был созван церковный собор. После долгих увещеваний и препирательств Собор постановил лишить его сана и «опроклинать». Аввакум в ответ немедленно наложил на участников собора анафему.

Аввакум был расстрижен, наказан кнутом и сослан в Пустозерск. За него заступались многие бояре, просила даже царица, но тщетно.

Мученик

В Пустозерске Аввакум просидел в земляной тюрьме на хлебе и воде 14 лет. Вместе с ним отбывали наказание другие видные деятели Раскола - Лазарь, Епифаний и Никифор. В Пустозерске мятежный протопоп написал свое знаменитое «Житие протопопа Аввакума». Эта книга стала не только ярчайшим документом эпохи, но и одним из самых значительных произведений допетровской словесности, в котором Аввакум Петров предвосхитил проблематику и многие приемы более поздней русской литературы. Помимо «Жития» Аввакум продолжал писать грамоты и послания, которые уходили из пустозерской тюрьмы и получали распространение в разных городах России. Наконец царь Федор Алексеевич, сменивший на престоле Алексея Михайловича, разгневался на одно, особенно резкое послание Аввакума, в котором тот критиковал покойного государя. 14 апреля 1682 года, в Страстную пятницу, Аввакум и трое его сподвижников были сожжены в срубе.

Старообрядческая церковь почитает протопопа Аввакума как священномученика и исповедника.

Величайшим защитником старой веры был священномученик и исповедник протопоп Аввакум. Он родился в 1620 году в селе Григорово в семье священника Петра. Его земляками были патриарх Никон и епископ Павел.

Отец Аввакума рано умер. Воспитанием детей занялась мать, смиренная постница и молитвенница. Когда Аввакуму исполнилось семнадцать лет, она решила его женить. Тогда юноша стал молиться Богородице, прося себе жену – помощницу ко спасению.

Супругой Аввакума стала благочестивая девица Анастасия, дочь кузнеца Марка. Она любила поповского сына и молилась о том, чтобы выйти за него замуж. Так по взаимным молитвам они сочетались браком. Так Аввакум приобрел верную спутницу, утешавшую и укреплявшую его в тяжкую годину.

Из родных мест молодожены переселились в близлежащее село Лопатищи. По обычаю того времени сын священника наследовал служение отца, поэтому в 22 года Аввакума поставили диаконом, а через два года – иереем к церкви Лопатищ.

Молодой, но ревностный и правдолюбивый священник навлек на себя гнев сельских начальников, которым докучал заступничеством за сирых и убогих. Аввакума избили, а потом выгнали из села.

С женой и новорожденным сыном побрел поп в Москву искать защиту. Столичное духовенство тепло приняло Аввакума. Протопоп Иоанн Неронов представил его Алексею Михайловичу.

Получив охранную грамоту, Аввакум вернулся в Лопатищи, но здесь его ждали новые неприятности. И в 1652 году священник опять пошел искать правды в столицу. Здесь Аввакум был определен протопопом к собору небольшого города Юрьевца . Но и тут его ожидали гонения. Местное духовенство, недовольное строгостью молодого протопопа, натравило на него горожан. Едва избежав смерти, Аввакум снова ушел в Москву.

Когда в начале Великого поста 1653 года патриарх Никон разослал по храмам указ о введении новых обрядов, Аввакум написал челобитную в защиту древнего церковного благочестия и подал ее царю. Писание попало к патриарху, который велел схватить протопопа и посадить в темницу.

Никон хотел лишить Аввакума сана, но царь упросил не трогать своего знакомца. Тогда патриарх сослал священника с семьей в Сибирь, в город Тобольск . Осенью 1653 года с женой и чадами протопоп отправился в многотрудный путь.

В Тобольске Аввакум продолжил проповедовать, обличая и укоряя Никона. И вскоре из Москвы пришел указ: Аввакуму с семьей ехать в более строгую ссылку – в Якутский острог. Но на полпути протопопа нагнало новое повеление: идти в дальний поход с воеводой Пашковым.

Летом 1656 года отряд Пашкова пустился в путь. Для Аввакума началось самое тяжкое из выпадавших доселе испытаний. Казалось, он не выживет в этом аду: голод, холод, непосильный труд, болезни, смерть детей, воеводская немилость.

Но в 1662 году протопопу пришло разрешение возвратиться из ссылки. Два года священник с домочадцами добирался до Москвы. Видя, что повсюду служат по новым книгам, Аввакум расстроился. Тяжкие думы одолели его. Ревность о вере схлестнулась с заботами о жене и детях. Что делать? Защищать старую веру или все бросить?

Анастасия Марковна, увидев мужа понурым, встревожилась:

– Что опечалился?

– Жена, что делать? Зима еретическая на дворе. Говорить мне или молчать? Связали вы

меня! – в сердцах сказал протопоп.

Но супруга поддержала его:

– Господи, помилуй! Что ты, Петрович, говоришь? Я с детьми тебя благословляю. Дерзай проповедать слово Божье по‑прежнему, а о нас не тужи. Пока Бог изволит, живем вместе, а когда разлучат, тогда нас в молитвах своих не забывай. Поди, поди в церковь, Петрович, обличай ересь!

Ободренный поддержкой любимого человека, протопоп всю дорогу до Москвы, по всем городам и селам, в церквах и на торгах проповедовал слово Божье и обличал нововведения Никона.

Весной 1664 года изгнанник достиг столицы. Вскоре слух о нем распространился по городу. Всеобщее уважение и внимание вызывали стойкость праведника, не сломленного тяготами ссылки, и величие его подвига.

Сам Алексей Михайлович принимал протопопа и говорил ему милостивые слова. Пользуясь этим, Аввакум подал царю две челобитные, в которых призвал отказаться от новых книг и всех начинаний Никона.

Твердость священника раздражала государя. И вскоре Аввакума опять отправили в ссылку. Сначала его с семьей повезли на север, в далекий Пустозерский острог . Но с дороги он отправил царю письмо, умоляя пощадить его детушек и смягчить наказание. Государь дозволил Аввакуму с семьей жить в большом селе Мезень близ Белого моря.

Весной 1666 года Аввакума под стражей повезли в Москву для суда на церковном соборе. Всем собором уговаривали протопопа признать новые обряды и примириться с их сторонниками, но он был непреклонен:

– Если и умереть мне Бог изволит, с отступниками не соединюсь!

После долгих споров о вере протопопа позорно лишили сана. Аввакум и три ревностных защитника православия (священник Лазарь, диакон Феодор и инок Епифаний) были приговорены к заточению в Пустозерском остроге. В декабре 1667 года страдальцы Христовы прибыли к своему последнему земному пристанищу, которым стала жуткая земляная тюрьма.

Много лет провел протопоп в мрачной темнице, но не пал духом. Искренняя вера и непрестанная молитва ободряли его. В Пустозерске, в холодной яме, в кромешной тьме, при багровом дымном свете лучины Аввакум писал многочисленные послания христианам, челобитные царю и другие сочинения. Здесь по благословению духовника, инока Епифания, взялся протопоп за свое прославленное «Житие».

Поныне в этих писаниях живо и громко звучит по всей Руси голос святого Аввакума:

– Станем, братья, добре, станем мужественно, не предадим благоверия. Хоть и покушаются никониане нас отлучить от Христа муками и скорбями, да статочное ли дело унизить им Христа? Слава наша – Христос! Утверждение наше – Христос! Прибежище наше – Христос!

В 1681 году протопопа обвинили в распространении писаний, направленных против царя и высшего духовенства. В Пустозерск пришел грозный приказ: «за великие на царский дом хулы» сжечь в срубе Аввакума и его товарищей. В Великий пяток – 14 апреля 1682 года – протопоп Аввакум, поп Лазарь, диакон Феодор и инок Епифаний были казнены.

Раскол в Русской Церкви. "Житие" протопопа Аввакума

Архангельская А. В.

Протопоп Аввакум (1621–1682) – знаменитый вождь старообрядчества, ставший писателем уже в зрелом возрасте; все основные его сочинения написаны в Пустозерске, городке в устье Печоры, где он провел последние 15 лет жизни. В молодости, ставший в 21 год дьяконом, а в 23 священником, Аввакум отдал дань жанру устной проповеди, проповедовал не только в церкви перед аналоем, но "и в домех, и на распутиях", и в других селах. И лишь деятельность в кружке "ревнителей древлего благочестия", а затем активное неприятие никоновской реформы привели к возникновению большей части произведений Аввакума. Его творчество вызвано к жизни расколом в русской Церкви.

Раскол в русской Церкви был порожден целым рядом событий и мероприятий, имевших место во второй половине XVI – первой половине XVII в. Так, в 1564 был издан печатный "Апостол" Ивана Федорова, ознаменовавший собой начало новой эпохи в распространении богослужебных и других книг. В 1589 на Руси возникло патриаршество, что означало начало канонически и юридически законного периода автокефалии русской православной Церкви. В 1649 г. был создан монастырский приказ, изымавший из ведения церкви судопроизводство над людьми, живущими в церковных владениях, что представляло собой очередной шаг в постоянной позиционной борьбе между Церковью и государством, между властью духовной и светской, которая была характерна для Руси, пожалуй, с начала XVI в.

В 40-е гг. XVII в. при царском духовнике Стефане Вонифатьеве создается кружок "ревнителей древлего благочестия" из представителей московского духовенства (Никон, Иван Неронов, Федор Иванов), представителей светской власти (Ф.М. Ртищев) и провинциальных протопопов (Аввакум, Даниил, Логгин). Деятельность кружка была связана прежде всего с исправлением богослужебных книг. Появление книгопечатания поставило вопрос об исправном издании книг, вопрос необыкновенно сложный, если учесть многовековую рукописную традицию бытования канонических текстов.

Книжная справа – роковая тема московского XVII в., была в действительности гораздо сложнее, чем это обычно кажется. Московские справщики сразу оказались вовлеченными во все противоречия рукописного предания. Они много и часто ошибались, сбивались, запутывались, но не только от своего невежества. Современным текстологам очень хорошо известно, насколько многозначно и двусмысленно понятие "исправного издания". Вроде бы было очевидно, что следует ориентироваться на "древние образцы", но при этом было не совсем понятно, что это такое, поскольку возраст текста и возраст списка далеко не всегда совпадают, и нередко первоначальный состав текста мы имеем в сравнительно поздних списках. Хотелось ориентироваться на греческие образцы, но даже сам по себе вопрос о соотношении славянского и греческого текстов не так прост и отнюдь не всегда может быть сведен к более или менее простой проблеме "оригинала" и "перевода". Но в XVII в. в Москве (да и не в ней одной) пока еще не умели восстанавливать историю и генеалогию текстов, а вне исторической перспектьивы рукописи слишком часто оказываются в неразрешимом и необъяснимом разногласии, так что в ответ на вопрос о том, как это все получилось, невольно появляется догадка о сознательной или неосознанно – "порче" текстов.

Как отмечают исследователи, работу московских справщиков чрезвычайно сильно осложняла ее принудительная спешность: книги правились для практического использования и требовались немедленно. Нужно было сразу же дать "стандартное издание", надежный и однозначный текст, причем в понятии "исправности" прежде всего подчеркивался момент единообразия. В такой спешке у справщиков не хватало времени для работы по рукописям, тем более что старые греческие рукописи оказались практически недоступными по незнанию языка и палеографии. В этих условиях приходилось идти самым простым путем и опираться на современные печатные книги.

Где же в то время печатались книги, которые могли послужить образцами для московских справщиков? Во-первых, это так называемые книги "литовской печати", к которым в Москве в начале века относились весьма недоверчиво, как и к самим "белорусцам" или черкасам, которых на соборе 1620 г. было решено крестить вновь как недокрещеных обливанцев. Но, несмотря на всеобщее недоверие, эти литовские книги были, по-видимому, в самом широком употреблении. В 1628 г. было велено составить их опись по церквам, чтобы заменить московскими изданиями, - а у частных лиц они должны были быть просто изъяты. Во-вторых, это были греческие книги, печатавшиеся в "латинских" городах – в Венеции, Лютеции или самом Риме. Сохранились сведения о том, что сами греческие выходцы предостерегали от них как от порченных. Но, в силу практической неизбежности, справщики вынуждены были пользовались и подозрительными киевскими ("литовскими"), и итальянскими ("латинскими") книгами. Неудивительно, что это вызвало тревогу в широких церковных кругах, в особенности в тех случаях, когда приводило к существенным отступлениям от привычного порядка.

Первое время работа на Московском Печатном дворе велась без определенного плана. Правили и печатали книги, в которых была нужда, на которые был спрос. Но с воцарением Алексея Михайловича книжная справа получила смысл церковной реформы.

Для кружка, группировавшегося вокруг молодого царя Алексея Михайловича, вопрос о книжной справе был органичной частью общего церковного возрождения, т. к. "ревнители" выступали за благочиние и учительство. Они были убеждены, что следует принять за образец греческие книги, а вслед за этим – греческое благочиние. Далее возник глубокий и трагический парадокс: стремясь вернуться к основам греческого чина, к правилам первых веков христианства, "ревнители" вынуждены были обращаться к наиболее доступным современным печатным греческим богослужебным книгам...

Вторым вопросом, который возник перед кружком "ревнителей древлего блыгочесвтия", был вопрос о русском православном обряде. В XVII в. оживляется русское общение с православным Востоком, в Москву приезжает много греческих выходцев, иногда в очень высоком сане. Они приезжали прежде всего в надежде на материальную поддержку, в ответ их спрашивали о церковных чинах и правилах, точно так же как более ста лет назад об этом спрашивали у афонского старца Максима Грека. Из их рассказов становилось очевидно, что русские и греческие обряды подчас очень разнятся между собой. Было совершенно непонятно, как это могло случиться и что теперь следует делать. "Ревнители" были убеждены, что следует равняться по греческому примеру. Прот. Георгий Флоровский в свое время справедливо замечал, что в этом влечении и пристрастии к греческому выделяется не только личный эстетический, но и общий политический акцент: "Сам царь любил греческое, и эта любовь сочеталась у него с природным вкусом к благочинию, к мерности внутренней и внешней… И с религиозно-политической точки зрения греческое как православное тем самым входило в область единого православного царя, который в известном смысле становился ответственным и за греческое православие".

Поэтому, как отмечает Флоровский, не Никон, патриарх с 1652 г., был начинателем или изобретателем этого обрядового и бытового равнения по грекам; реформа была решена и продумана во дворце, а Никона привлекли к уже начатому делу, ввели и посвятили в уже разработанные планы. Но Никон был человеком бурным, страстным, даже опрометчивым и вложил в это дело всю силу своей натуры, так что эта попытка "огречить" русскую Церковь во всем ее быту и укладе навсегда оказалась связана с его именем. Конечно, не обрядовая реформа была жизненной темой Никона. С каким бы упорством он ни проводил эту реформу, внутренно он никогда не был ею захвачен или поглощен, хотя бы потому, что он не знал греческого языка, да так никогда и не научился, а греческим обрядом он увлекался извне. Прот. Г. Флоровский пишет: "У него была почти болезненная склонность все переделывать и переоблачать по-гречески, как у Петра впоследствии всех и все переодевать по-немецки или по-голландски. Их роднит также эта странная легкость разрыва с прошлым, эта неожиданная безбытность, умышленность и надуманность их действий. И Никон слушал греческих владык и монахов с такой же доверчивой торопливостью, с какой Петр слушал своих европейских советчиков. При всем том Никоново грекофильство совсем не означало расширения вселенского горизонта. Здесь было немало новых впечатлений, но вовсе не было новых идей. И подражание современным грекам нисколько не возвращало к потерянной традиции. Грекофильство Никона не было возвращением к отеческим традициям, не было даже и возрождением византинизма. В греческом чине его завлекала большая торжественность, праздничность, богатство, видимое благолепие. С этой "праздничной" точки зрения он и вел обрядовую реформу".

Так скрещиваются два мотива: церковное исправление и равнение по грекам. И в результате реформа все больше и больше складывается так, что именно второе оказалось главным. Мир был нестабилен, и казалось, что его "качание" может быть остановлено, если ввести строгий и единообразный чин, властный указ и точный устав, которые не оставят ни малейшего места для разноголосицы и разлада. Таким образом, позади книжной и обрядовой справы открывается очень глубокая и сложная культурно-историческая перспектива.

Прот. Г. Флоровский пишет о том, что в самом начале своих преобразовательских действий Никон обращался с длинным перечнем обрядовых недоумений в Константинополь, к патриарху Паисию, и в ответ получил обширное послание (1655), которое было составлено Мелетием Сигиром и подписано, кроме патриарха Паисия, 24 митрополитами, 1 архиепископом и 3 епископами. В этом послании говорилось о том, что только в главном и необходимом требуется единообразие и единство – в том, что относится к вере. В "чинопоследованиях" же и во внешних богослужебных порядках разнообразия и различия не только вполне допустимы, но даже исторически неизбежны, поскольку чин и устав слагаются и развиваются постепенно, в зависимости от национальных и исторических условий. Но далеко не все греки так думали и в результате не этому греческому совету последовали в Москве. Другой восточный патриарх, Макарий Антиохийский с неким увлечением и не без самодовольства указывал Никону на все "разнствия" и вдохновлял его на спешное исправление.

Выпросил у Бога светлую Россию сатана.
Аввакум

Жизнь протопопа Аввакума (Петрова) была многострадальна. Страдания Аввакум принимал, по его словам, не только от гонителей истинной веры, но и от бесов: по ночам они играли на домрах и дудках, мешая ему спать, вышибали чётки из рук во время молитвы, а то и хватали протопопа за голову и вывертывали её.

Милорадович С.Д. Путешествие Аввакума по Сибири.

Строгий ревнитель благочестия, он и сам не хотел в аду гореть, и паству свою всеми силами охранял от языков адского пламени. Вот только обременительная забота духовного отца была для прихожан хуже самой геенны огненной. И потому часто случалось так, что они били своего батюшку смертным боем: «волочили за ноги по земле прямо в ризах», — вспоминал потом Аввакум. А один начальник, придя к протопопу домой, «персты отгрыз, яко пес, зубами», и даже покушался застрелить его. Правда, и сам Аввакум легко пускал в ход кулаки, если видел поруху благочестию. Однажды, встретив скоморохов, он набросился на них, изломал бубны и маски, а «плясовых» медведей разогнал палкой.

Рвение нижегородского батюшки было замечено, и Аввакума перевели в Москву, где он вошел в ближайшее окружение царя Алексея Михайловича. Но когда патриарх Никон начал свою церковную реформу, Аввакум увидел в ней злейшую ересь, поругание всему древнему русскому православию. Назвав патриарха слугой Антихристовым, неистовый протопоп пообещал выколоть его поросячьи глазки и попарить батогами железными.

Чтобы привести мятежного батюшку в чувство, его сослали в далёкий Тобольск. Там Аввакум со своей женой терпели всякую нужду, питались травою и кореньями, а порой, вспоминал страдалец, «и что волк не доест, то доедали». Однажды матушка со вздохом спросила его, долго ли им ещё так мучиться. «До самыя смерти, Марковна», — обнадёжил жену Аввакум.

И ведь как в воду глядел. На церковном соборе 1666 года непокорного протопопа расстригли и сослали в городок Пустозёрк — «место тундряное, студёное и безлесное», куда и ворон не залетит. Заточенный в земляной поруб, Аввакум и здесь не унялся, рассылая раскольникам письма с обличениями царя и церковных иерархов. И тогда, в раннее апрельское утро 1682 года прибывшие в Пустозерск стрельцы поднесли к деревянной тюрьме Аввакума горящий факел…

Автограф Жития протопопа Аввакума

Но осталось жить «Житие протопопа Аввакума, им самим написанное» — первая русская автобиография, сделавшая ее автора родоначальником русской исповедальной прозы.